– Никаких тебе подарков, – проговорил старик, каждое слово сопровождая очередным ударом, – никакого тебе дня рождения!
Скоро от саней остались валяться только щепки на земле. Но и этого господину Пинкину было мало: он стал со злостью топтать их сапогами, желая превратить в труху. Затем, поправив свою шапку и ещё раз отряхнув пальто, он, не взглянув даже мельком на ребят, невозмутимо посвистывая, направился дальше вверх по дороге.
Мальчики какое-то время не могли произнести ни слова. По щекам Олежека текли в три ручья слёзы. Глаза Митяя тоже были на мокром месте. А Ян, подняв одну из щепок, запустил ею вслед господину Пинкину. Но тот ушёл достаточно далеко и не заметил этого.
– Что же я скажу своему папане? – проревел Олежек.
– Ненавижу господина Пинкина, – сказал Ян, вложив в эти слова весь свой гнев. – Вот бы он разорился! Не посмел бы он тогда важничать и ломать чужие вещи! Если бы мой отец был жив, он бы показал ему!
Павел, отец Яна, до своей кончины был уважаемым человеком и лучшим мастером в деревне. Его отличительной чертой была невероятная способность в любой ситуации любому человеку говорить правду. Он делал это без прикрас, прямо в лицо, открыто и беззлобно. Павел не преследовал цель кого-либо оскорбить, обидеть, задеть или разоблачить, и именно его дружелюбие обезоруживало самых враждебно настроенных людей, любого положения, возраста или достатка. Даже господин Пинкин побаивался Павла. Похоже, против правды этого честного и доброго человека ему просто нечего было возразить. Ян обожал отца и гордился им. Но одного поступка отца он не мог понять – его женитьбы на Марфе. Марфа была красивой женщиной и отменной хозяйкой, но она казалась Яну чужачкой, ворвавшейся в их с отцом мир и оставшейся в нём навсегда.
– Что будем делать? – спросил Митяй, обращаясь к Олежеку. – Хочешь, пойдём к тебе домой и вместе признаемся твоему папане? Может, он не будет сильно ругаться.
– Мой папаня работает на господина Пинкина. Если он узнает, что мы опрокинули его в снег, он жутко разозлится.
Митяй вздохнул и подумал, как ему повезло, что у его отца собственная баня и он сам себе хозяин.
– Однажды, когда мы вырастем, – ободряюще сказал он, – господин Пинкин уже не будет главным. Главными станем мы, и нас все будут слушаться.
– Да подождите вы! – резко бросил Ян, усаживаясь на колени перед разломанными санями. – Может, ещё что-то можно сделать?
– Что? Склеить? – вновь начиная рыдать, проговорил Олежек.
– Брось, из этих щепок только костёр остаётся разжечь, – сказал Митяй.
Ян взял в обе ладони снег и с надеждой посмотрел на него.
– Помоги же, помоги, – пробормотал он тихо.
– Эй, это ты кого зовёшь? – поинтересовался Митяй.
– Не отвлекай, – ответил Ян.
Он посыпал снегом сломанные доски и уставился на них, словно они сейчас сами собой соберутся обратно в сани. Он действительно удивился, когда ничего не произошло.
– Ну что, не склеились? – с издёвкой спросил Митяй и рассмеялся.
Даже Олежек улыбнулся.
– Да ну вас! – разозлился Ян.
Он поднялся, отряхнул колени и пошагал от друзей прочь.
– Не обижайся! Мы же пошутили! – крикнул ему вслед Митяй.
Ян сделал вид, что его не услышал. Он шёл вприпрыжку, со всей силы пиная ногами снег. Он сомневался, что таким образом сможет причинить ему боль, но, по крайней мере, так он выплёскивал своё негодование. Он от всего сердца верил, что Голос сумеет починить сани, и тогда он мог бы похвастаться своим тайным другом перед Митяем и Олежеком. Как оказалось, хвастаться было нечем.
