– Я буду оратором, – сказал Ярик и начал носиться и орать, что есть мочи.
– Я буду декоратором, – ещё одну диковинную профессию выдал пятилетний Глеб.
– А я – иллюстратором… – Алёнка не сводила глаз с коричневой полосы, возникающей на велюровых обоях. Зажав маркер в кулаке, как букет, она сосредоточенно рисовала на стене гигантские ромашки.
– А я – ассенизатором! – не ударил в грязь лицом и Петька, заслышав такой перечень непростых профессий.
– Ух ты! А как это? – все посмотрели на Петьку.
– Это… наверное, – стал он выдвигать свою версию, – те, кто осеняет идеями и декораторов, и иллюстраторов!?.
– Классно! – никто не знал значения этого слова, и Петькина дефиниция пришлась всем по душе.
– Осени меня на создание лучшей декорации… А меня на новые иллюстрации, – загалдели будущие художники. А Ярик просто продолжал носиться и орать.
Атмосфера весеннего солнечного настроения, с обновлённой палитрой цвета, дымом костров, жужжанием пчёл, была явно перенесена в стены этих ночных посиделок. Желтый свет люстр, клумбы праздничных яств, дым сигарет и сплошной гул бесед, где каждый мог выдавать свою версию полёта шмеля, вторили прекрасному дню.
– Какой бы зять не был чужой человек, но внук – это уже родная кровинушка! – соседка баба Тоня любовалась своим внучеком Яриком.
– Смотри как доча твоя загорела! – продолжала она разговор с Федюней, соседом, тоже приглашённым на юбилей. – На чурку теперь похожа.
– Дочурке… до чурки… чуток… далеко… – не то мямлил, не то уже сомневался Федюня.
– Пап, пап! – подбежала Алёнка. – А нам сегодня в садике прививку делали!
– Какую? – полюбопытствовал отец.
Проносившийся мимо, как ураган, Ярик выкрикнул:
– Манту делали.
– Нет, папа, не волнуйся, не в ман…у, а вот сюда, в руку! – и показала на запястье образовавшийся пятачок. – Сказали, не мочить.
И дети снова унеслись в свои игры.
– Господа! – муж юбилярши театральным тоном вынудил всех обратить на себя внимание. – А вот ещё одна брехенька, но коротенько…
Все улыбнулись лёгким авансом.
– Да сядь уже, угомонись! Артист хренов! – попыталась юбилярша избавить гостей от всякой ерунды.
– Я рождён дарить себя человечеству! – тон супруга был воистину масштабным.
– Только дома ничего не хочешь делать! – два сапога были явно одной парой хорошего театра.
– Дома?! Дома – это слишком мелко… Кстати, надо заметить, сегодня мы сажали картошку, – далее последовал пилотаж высшего актёрского мастерства, когда диалог двоих со сцены, концентрируясь в мысли, вобравшей в себя несформулированную мощь столетий вне временного пространства, обрёл форму нескончаемо цитируемых афоризмов и, всей своей масштабностью, минуя партнёра в мизансцене, полетел к зрителю. – Сегодня мы сажали картошку, а посеялась мысль: «Умереть в труде не так постыдно будет, как в праздности»! Чем не тост?! Давайте выпьем! Но в меру, чтобы все могли ещё вернуться в исходное состояние и доделать свои земные дела.
И пока все чокались и пили, он успел поведать коротенький, с перчиком сказ про каких-то Гриню и Груню.
Там был настоящий экс-сказ. Озорной в его исполнении, хоть и слышанный гостями много раз.
5
Светлана сидела на кровати в спаленке, с отодвинутыми занавесками в дверном проёме, и листала фотоальбом, когда к ней подсел новый знакомый.
– Когда-то и у меня была молодость, весна, Италия… – вдруг сказала она, наигранно вздохнув.
– Ну почему же было? Вы и сейчас ещё молоды, свежи… и с талией, да и не только… – он откровенно рассматривал Светлану в упор, – фигура у вас прекрасная.
