Шаги Командора или 141-й Дон Жуан - страница 19

– Да упокоит Аллах душу Султанали, верного брата и храброго мюрида моего! Вечная память ему! Дух его будет осенять всегда сограждан державы моей. И отныне тебе суждено стать опорой нашей…

И шах призвал рисовальщиков и велел запечатлеть образ Султанали-бея. И на созданной картине Солтанали-бей был изображен стоящим над семью поверженными османскими офицерами.

Теперь не было ни старинного портрета, ни мечети, где он хранился.

Все было стерто из памяти истории.

Когда я прогуливался по древним улицам Казвина, города исторических героев, интриг и трагедий, мне чудилось эхо давних событий, слышался гром битв, топот конских копыт, звон мечей, свист летящих копий, стоны раненых воинов… Эта память пропахла кровью.

Мы перекусили в одном из попутных кафе. Меня почему-то клонило ко сну. Показалось, что здесь к еде примешивают нечто снотворное, может быть, это в интересах режима мулл, и их устраивает, чтобы люди пребывали в беспробудной дреме; может быть, какие-то злонамеренные силы желали усыпить вашего покорного слугу, Аллах их знает. Но я убежден, что деспотические режимы не любят бодрствующих и трезвомыслящих. Сейчас я был в положении сказочного Меликмамеда, посыпавшего рану солью, чтобы не забыться сном…

В Казвин мы доехали, когда уже смеркалось. Долгое время не могли найти место для парковки машины. Дорожная полиция, похоже, искала предлога, чтобы оштрафовать нас. Наконец, удалось найти пятачок неподалеку от центра. Припарковались и сели в такси.

На одной из центральных площадей нам предстал бассейн с фонтаном, подсвеченный лампионией, посредине возвышалась красивая бело-мраморная статуя. Это было изваяние каллиграфа-хаттата, убиенного в 16-м веке людьми визиря Шаха Аббаса – Аббаса Рзы.

Наш шофер Мохаммед прочел имя. Имадеддин Эльчини. Надо же! Какое совпадение: тезка мой, значит. Не приведи Аллах, чтобы и участь наша была сходной… Времена-то разные, а «место действия» – то же самое, к тому же я пустился в путь-дорогу с претензией сблизить эпохи, состыковать и как бы соединить их, и нет ли в этом побуждении коварного умысла фортуны, решившей испытать меня и наглядно продемонстрировать чью-то плачевную участь?..

А вот и дворец Джехель-сютун! Шахский чертог, столь же благолепный, сколь и зловещий.

Увековеченное воспоминание о сотнях отсеченных голов, искалеченных судеб, дворцовых кознях…

Колоннады двухэтажного здания отреставрированы. Мне показалось, что два застекленных проема встарь были воротами. Именно отсюда, через этот проем стражники и воины шаха Аббаса ворвались внутрь дворца, чтоб расправиться с заговорщиками-вельможами, совершившими убийство престолонаследника, и двадцать две отсеченные головы были водружены на шпили казвинских городских ворот.

Но тех ворот, где торчали головы оных заговорщиков, а также голова Перихан-ханум, умерщвленной по велению Мехди Ульи[22], нет в помине. Теперь у входа в город – не ворота, скотобойня и хашные[23].

Не будь дождей, наверно, в Казвине пахло бы говядиной, бараниной или собачатиной.

О, прекрасная и амбициозная Перихан-ханум! Дрогнула ли рука палача, занесшего топор над тонкой нежной, беломраморной шеей этой властолюбивой особы! Закралось ли в его грубую душу минутная вожделенная мысль переспать с этой красавицей… или его красным глазам все виделось лишь в цвете крови?.. Палачи, наверно, дальтоники…