Неудержимей яростной волны.
Вокруг его шатра стоят слоны
Индийские, на бой снаряжены.
Я думаю, среди всего Ирана
Нет для него копья и нет аркана.
На знамени его – дракон и льва
Из золота литая голова.
Его я слышу голос, словно гром,
Кто этот воин? Расскажи о нем!»
И вся душа Сухрабова хотела
Услышать: «То Рустам – железнотелый!..»
Но иначе судил коварный мир,—
Трусливо правду утаил Хаджир.
Он думал: «Если все скажу я прямо,
Лев этот юный истребит Рустама.
Я скрою правду. Может быть, тогда
Иран минует страшная беда…»
Сказал Хаджир: «Приехал к нам из Чина
Посол, предстал к престолу властелина».
«А как зовут его?» – Сухраб спросил.
Хаджир в ответ: «Я имя позабыл».
Сухраб, чело нахмуривши сурово:
«Как звать его?» – спросил Хаджира снова.
Хаджир ответил: «О владыка львов,
О покоритель тигров и слонов!
Когда предстал он падишаха взору,
Я в Белый замок уезжал в ту пору.
Посла я видел, имя же его
До слуха не достигло моего».
Сухрабу сердце сжала скорбь тисками,
Хотел он слово слышать о Рустаме.
И хоть отец в сиянии венца
Сидел пред ним – он не узнал отца.
Он жаждал слов: «Рустам перед тобою!»
Иное было суждено судьбою.
Все совершится, как предрешено,
Что от рожденья нам судьбой дано.
Под крыльями судьбины роковыми
И зрячие становятся слепыми.
Опять спросил Сухраб: «А это кто ж
Разбил шатер из кеевых вельмож?
Слоны стоят там, всадники хлопочут,
Карнаи там взывают и грохочут.
С изображеньем волка пышный стяг
Под свежим ветром веет в облаках.
На троне муж сидит, а перед троном
И счета нет почтительно склоненным.
Кто этот славный муж, откуда он,
Кто столь великой властью облечен?»
Хаджир ответил: «Это ставка Гива,
Он – сын Гударза, витязь горделивый.
Он столь высокой властью облечен,
Военачальник кею близкий он,
Любимый зять Рустама Тахамтана,
Ему подобных нет в войсках Ирана».
Спросил Сухраб: «А белый чей шатер
Там, на востоке, у подножья гор?»
Пред ним, в парче румийской, муж могучий.
Вокруг войска теснятся, словно тучи.
Их шлемы словно белые цветы,
И серебром сверкают их щиты.
Парчой украшен белый свод шатровый,
И трон из кости перед ним слоновой.
И все его убранство – дня светлей.
Кто это – самый пышный из князей?»
Хаджир сказал: «То Фарибурз-воитель,
Сын падишаха, славный предводитель».
Сказал Сухраб: «Венец ему к лицу,
А войско поклоняется венцу.
Высок престол, и царственно обличье.
Подходит сыну шахскому величье.
Скажи теперь, кто в желтом том шатре?
Над ним – горя, как тучи на заре,—
Знамена алые и голубые
Полощутся, блестят значки цветные.
На шелке стяга булава видна,
На древке серебром горит луна.
Кто в том шатре? Ты назови мне имя
Богатыря меж львами боевыми!»
Хаджир сказал: «Зовут его Гураз,
Он храбростью прославлен среди нас.
Он старший сын воинственного Гива,
Неутомимый, быстрый, прозорливый».
Отца приметы лев-Сухраб искал,
Но правду от него Хаджир скрывал.
Что в мире смертного произволенье,
Где все предначертало провиденье,
Где тайным все венчается концом,
Заранее решенное творцом?
Отравлен миром, в муках ты изноешь,
Коль счастье в доме временном построишь.
И у Хаджира вновь Сухраб спросил
О том, чье имя в сердце он носил.
О том шатре зеленом на вершине
Холма, о том могучем исполине.
Сказал Хаджир: «Мне нечего скрывать,
Тебе я клялся правду отвечать.
Посол из Чина он, – я полагаю…
А имени его я, шах, не знаю».
«Ты не правдив со мной, – Сухраб сказал,—
Ведь ты Рустама мне не указал.
С войсками все иранские владыки
Здесь на виду, а где ж Рустам великий?
