Одинокая слезинка сбегает по щеке и падает на фотографию, которую я до боли в пальцах сжимаю в руках и смотрю на надпись в самом уголке, выведенную тем же почерком:
«Над раной насмехается лишь тот,
Кто не был ещё ранен этим чувством».
(с) У. Шекспир «Ромео и Джульетта»
Звуки возвращаются в сознание, как и способность двигаться лишь тогда, когда прямо с парапета на колени к Максу падает какой-то чёрный комок, и тот от неожиданности подпрыгивает на месте.
– Не трогай его! – неосознанно кричу на весь пляж, подскакиваю на ноги и как сумасшедшая тычу пальцем то в Макса, то в маленького котёнка, которого он схватил за шкирку и с придирчивым видом рассматривает.
– Не трогай его! – повторяю, с угрозой в голосе. – Или я… или я за себя не отвечаю.
– Кого не трогать? – Макс переводит на меня скучающий взгляд и снова смотрит на котёнка, который жалобно мяучит, дёргая задними лапками. – Его, что ли?
– Не смей делать ему больно! – пытаюсь забрать малыша, но Яроцкий вскакивает на ноги и поднимает руку ещё выше – не дотянуться.
– Да успокойся ты, – смиряет меня взглядом. – Не буду я ему больно делать. Всего-то в море заброшу.
– Т-т-ты… ты…
– Шутка, – ухмыляется, выбрасывает не подкуренную сигарету в сторону и опускает котёнка на ладонь. – Прикинь, совсем меня извергом считает.
Опускаю руки и смотрю с недоверием:
– Ты с ним разговариваешь?
– Говорит, что я с тобой разговариваю, – посмеивается, а у самого глаза на мокром месте, после рассказа о Косте. – Ты откуда вылез такой уродливый?
– Надо найти его маму, – вращаю головой, но вижу лишь свору собак вдали. – Нельзя его здесь оставлять. Они загрызут его.
– Почему до сих пор не загрызли – более актуальный вопрос, – проницательно замечает Яроцкий и получает от меня новый гневный взгляд.
– Не говори так.
– Да из подвала, наверное, вылез, – кивает на ближайшие заброшенные дома. – Надо отнести обратно.
– Куда? В подвал? – смотрю на него во все глаза. – Так. Ладно. Отдай его мне.
– И что ты с ним делать будешь? – задумчиво смотрит на котёнка, который сжался в клубочек у него на руках и глядит глазами-щёлочками, точнее – одним глазом, второй настолько воспалён, что даже не открывается.
Яроцкий вдруг разворачивается, запрыгивает на парапет и протягивает мне свободную руку, помогая подняться следом.
– Куда ты его несёшь? – шагаю к дороге и упрямо сверлю взглядом затылок. – Мы не можем его тут оставить! Он умрёт.
На тяжёлом вздохе разворачивается ко мне и смотрит, склонив голову набок так, будто я тут вообще несусветную чушь несу.
– Себе забрать его хочешь?
– Э-м-м… я бы забрала, но… отец вышвырнет его.
– Ну вот, – кивает Макс, будто поучает меня чему-то. Расстёгивает молнию на куртке, и прячет под неё котёнка. – Прокатимся, мелкий?
– Нет, мы не можем его в подвал… Что? Что ты сказал?
Протягивает мне шлем и вновь с такой теплотой улыбается, что скоро я сама в одну большую бабочку превращусь.
– Едешь, или сама доберёшься?
– Мы не можем привезти его в школу. – Надеваю шлем и сажусь позади Макса.
– Кто сказал, что мы едем в школу? – Заводит мотор и протягивает мне руку. – Кепку мою верни.
И смотрит с таким возмущением, что больше не выходит с собой бороться – не сдерживаю смеха даже после всей горечи, которую испытала, а улыбка Макса в это время гаснет, а взгляд каким-то заворожённым становится, будто и не я позади него сижу, а кто-то более симпатичный и удивительный.
