Теперь перейдем к гойтинской колонне князя Барятинского.
Не только самая местность, которую атаковал начальник отряда, но даже и обстоятельства, сопровождавшие бой и отступление, более или менее в общих чертах совпадают с теми, которые мы описали выше.
Колонна двинулась на гойтинскую просеку и дошла до нее с меньшими затруднениями, чем отряд барона Вревского, так как и самый переход был почти вдвое короче. С просеки она поворотила влево и прошла полосу орешника, отделяющую от просеки устарханское поле, держась невдали от течения речки. До сих пор все были еще, так сказать, спорные владения, даже скорее наши, чем неприятельские; но в конце устарханского поля дорогу преграждал широкий и длинный окоп, служивший решительным делением двух территорий – чужой и нашей. Остановив здесь войска, князь Барятинский распорядился быстро засыпать канаву и проделать дорогу, чтобы дать пройти артиллерии и тяжестям. Несмотря на темноту ночи, в полчаса все было окончено, и колонна двинулась далее.
Едва забрезжило – войска находились против гойтинского ущелья, у самой речки. Здесь она течет в крутых и обрывистых берегах, покрытых густым лесом. Опять в самое непродолжительное время съезды к реке были спущены, устроены на скорую руку переправы, – и еще не всходило солнце, как весь отряд, перейдя вброд, очутился пред ущельем Черных гор, из которых вытекает Гойта. Тут, как и на Рошне, взорам представилась довольно обширная поляна, на которой, сколько можно было судить, еще недавно был большой лес. От него уцелели многие деревья, которые, в одиночку и группами, остались на поляне. По ней и вдоль ущелья, хуторами и аулами, было разбросано свыше тысячи дворов. Каждый аул представлял собою нечто вроде маленькой крепостцы, потому что с фронта был огражден рядом завалов из тех же поваленных деревьев, которые здесь составляли лес и не успели еще сгнить. Ближайшими к нам аулами были: Пхемит-Тей, Пешхой, Ляшкирой, Шуаип; более отдаленными, втянувшимися в ущелье – Чунгурой, Дзумсой и Шаухал.
Барятинский, подобно Вревскому, распорядился – занять немедленно всю поляну кавалериею, что и приказал атаману генерал-майору Круковскому. Был ли такой начальный маневр здесь, как и на Рошне, последствием соглашения его с бароном Вревским, или того требовали обстоятельства и местность – все это до нас не дошло. Нам достаточно на этот раз совпадения взглядов и распоряжений военачальников, действовавших независимо и в стороне друг от друга.
Аулы только едва зашевелились после спокойного, безмятежного сна, и в полном уповании на дальнейшее покровительство аллаха. Поэтому, можно себе вообразить, как были они поражены, когда нежданно-негаданно, вместо уповаемого и желаемого покровительства, явилась целая кара в образе русского отряда. Видно было простым глазом, как из сакль повыскакивали сотни народа и минуту или две в каком-то оцепенении смотрели на ниспосланных им, как снег на голову, гостей. Затем, заблистали винтовки, раздалась в разных концах поляны выстрелы, сообщавшие тревогу, и целые толпы горцев, выскочив из аулов, бросились по направлению к ущелью. Это был тот момент, когда генерал Круковский, с обнаженной шашкой, несся впереди казаков на неприятельские жилища. Многие, но не все успели спастись бегством; казаки и милиционеры захватили оставшихся в саклях – и началась резня, где горцы, в положении людей безнадежно погибающих, дрались до последней капли крови. Докончив на скорую руку бойню в этих аулах, атаман кликнул клич и поскакал далее, в ущелье, к остальным аулам, где сосредоточивалось большинство населения. Значок его, как птица, летал позади и, как символ смерти для врагов и знак победы для отряда, указывал дорогу казакам. Моздокцы, гребенцы, кизлярцы, грозненцы, драгуны летели врассыпную за своим храбрым предводителем, доконая и уничтожая все, что попадалось на пути. Это была бешеная скачка, от которой дух захБатывало. В несколько мгновений Чунгурой, Дзумсой и Шаухал были в полном смысле слова накрыты кавалериею. Половина приютившихся здесь жителей все-таки успела бежать далее, но оставшиеся гибли почти безнаказанно под шашками кавалерии. Все, что держало в руках оружие, не имело пощады; кровь лилась по всем направлениям.
