Тони смотрел на дочь, а видел дядю Гриваса – такая же уверенность в своей правоте и любовь поучать других. Но откуда у Никки склонность к театральности, желанию быть в центре повествования, но не действующим лицом, а автором, или, если такое невозможно, то «голосом от автора». И это в неполные тринадцать лет!
Тони перевёл взгляд на Джину – с интересом ли слушала она рассказ Никки? Да, и с нескрываемым. Но кроме интереса во взгляде было нечто бо́льшее, чем любознательность, – гордость за Никки. Джина своим видом – она и не скрывала это – показывала присутствующим: «Смотрите какая умная девочка, сколько знает и с какой радостью передаёт знания всем желающим. И недуг не заставил уйти в себя, спрятаться от мира в тесной скорлупе, куда нет доступа здоровым людям».
Джина почувствовала на себе взгляд Тони. Продолжая смотреть на Никки, она прошептала ему на ухо:
– Господи, какая она талантливая! Вся в тебя!
Тони не понял – это шутка, или Джина говорила серьёзно. Потому и не ответил, но подумал: «Да, это самое простое объяснение».
Никки была в ударе – она открывала ошеломлённым слушателям один пласт истории за другим. Парень в футболке бразильских – зелено-жёлто-синего – цветов поднял руку как прилежный ученик, пытаясь привлечь внимание учителя, и ждал, когда Никки заметит его. Никки заметила:
– Ты хочешь сказать или спросить? – вопрос прозвучал таким серьёзным тоном, что посетители кафе дружно заулыбались.
– Спросить, мэм, – в тон ей ответил парень; и обращение к ребёнку – мэм – не выглядело шуткой. – Не слышали ли вы о том, что Атлантида находилась не у Геркулесовых столбов как писал Платон, а в Бразилии?
– Слышала, – невозмутимо ответила Никки. – В начале семнадцатого века знаменитый Фрэнсис Бэкон писал об этом. И, если не ошибаюсь, книга называлась «Новая Атлантида».
– Чушь полная, – с сильным английским акцентом в разговор неожиданно вступил мужчина средних лет, одиноко сидящий за дальним столиком. – Нельзя верить ни Бэкону, ни Перси Фосетту, утверждавшему что Атлантида находилась на территории Мату-Гросу.
– Почему нельзя верить? – удивился парень, явно обидевшийся за свою Бразилию.
– Да потому, что он большой фантазёр. Ведь не случайно Конан Дойл после общения с ним написал свой «Затерянный мир».
Никки хотела ответить англичанину, но Тони решил «закрыть» тему:
– Никки, дорогая. Я думаю, что всё рассказанное тобой очень интересно. Но время позднее, я устал. Поблагодари всех за внимание и пошли домой. Завтра рано вставать.
– Хорошо, папочка, – на удивление быстро согласилась девочка. – Я тоже устала. Благодарю всех за внимание.
Англичанин подошёл к Тони и громко, чтобы услышали все, сказал:
– Ваша дочь – историческое чудо. С такой памятью и такими знаниями она будет большим учёным, – затем он обратился к Никки: – Дорогая, перед тобой снимает шляпу – он сделал вид, что делает это – профессор Оксфорда. И если ты, став постарше, не передумаешь, то я буду рад видеть тебя среди своих учеников. Удачи тебе, коллега.
Всё оставшееся до сна время Никки чувствовала себя на верху блаженства. Она кокетливо улыбалась большому – во всю стену – зеркалу, показывала ему рожицы, звонко смеялась сама себе. Уже лёжа в кровати, она спросила у Тони и Джины, зашедших пожелать ей спокойной ночи:
– Папа прошёл в следующий тур, и я счастлива за него. А вы счастливы, что профессор назвал меня коллегой?
