– Ваше величество не так перетолковали мои слова. Поручение, данное мне королем, имело очень простую цель… Король поручил мне напомнить вам, что Ла-Ферте – владение княжеское и что как глава французского дворянства и хранитель своей чести он ни в каком случае не может позволить синьору Кончини купить это поместье.
Он поклонился еще раз и направился к двери. Но оскорбление на этот раз было слишком явно выражено, и Кончини потерял хладнокровие. Он бросился и остановил Сюлли за руку.
– Очень советую вам не брать на себя подобных поручений.
– Очень жалею, что не могу исполнить вашего желания… Я буду повиноваться моему государю…
– Ну, если вы так любите служить посредником, потрудитесь отнести мой ответ.
– Какой ответ? Я, кажется, ничего вам не передавал и обращался к одной королеве…
– Это все равно, вы понимаете меня… Речь идет обо мне; все ваши слова увеличивают оскорбления, которыми осыпает и меня ненависть короля…
– Мне никакого нет дела до ваших оскорблений…
– Тем лучше, потому что вы скорее поймете, что и я также пренебрегаю ими… Это-то я и прошу вас повторить королю… Скажите ему, что если он хочет борьбы, то я вступлю в нее, что я его не боюсь, что я иду ему наперекор… иду наперекор, слышите ли вы? И что если он пошевелится, то с ним случится несчастье…
Сюлли вздрогнул.
– Хорошо… Будьте уверены, я сейчас же повторю все это королю.
Он вышел, не повернув головы. Оставшись одни, королева и итальянец обменялись странными взглядами.
– Кончини, – сказала Мария Медичи тихим голосом, – вы заходите слишком далеко… Я уже сто раз говорила вам, что вашим неблагоразумием вы дадите возможность догадаться.
– Что за беда!.. Так не может продолжаться долее, пора прекратить это тиранство.
Мария Медичи не отвечала; погруженная в глубокое размышление, она сидела, опустив голову. Фаворит стал перед нею.
– Помните, о чем мы говорили, когда этот презренный старик прервал нас? Надо ждать?
– Не знаю…
– Вы еще не решились… еще не довольно оскорблений! До чего должен он довести свои обиды и презрение к вам? Отвечайте; я должен знать, могу ли остаться здесь или мне отправиться в Италию…
Королева оставалась с минуту в задумчивости, сложив руки, как будто молила Бога внушить ей ответ, потом, тряхнув головой с решительным видом, встала.
– Нет, я не колеблюсь более… Я и так слишком долго терпела…
– Узнаю вас наконец…
– Вы видели герцога Эпернонского?
– Он наш… Король запретил ему самовольно собирать пошлину и в то же время отнял у него Мец… Д’Эпернон, пораженный и в своем состоянии и в своем могуществе, поклялся отомстить…
– А эта женщина?
– Генриетта д’Антраг? Ее ненависть к королю доходит до бешенства.
– Я этому бешенству не верю… Она была слишком много любима, и в решительную минуту воспоминание об их прошедшей любви заставит ее забыть свои клятвы.
– Не думайте этого… У этой женщины совсем нет сердца; она не любила никогда… Возвышенная почти до престола, почти королева, потом брошена, забыта… она не простит никогда… Потом что мы ее держим надеждой брака с Гизами…
– Но ведь надо же, чтобы эта надежда не сделалась химерой, готовой исчезнуть… Гизы никогда не согласятся; все их надежды обращаются на девицу де Монпансье, богачиху Монпансье…
– Гизы взбешены… Они хотят во что бы то ни стало помешать браку герцога Вандомского с девицей де Меркер, который передаст их состояние незаконному сыну короля… Выгоды всех их требуют, чтобы дела пошли по нашему желанию и чтобы какое-нибудь событие…
