– Правда,.. – сказал он сонным голосом, – мои молодцы-гусары тоже хотят отдохнуть, а пока я здесь, ни один из них не посмеет прилечь!
С этими словами он ушёл, а Маша стала просить маму оставить её здесь только на одну минуточку, говоря, что ей надо уложить кукол и немного прибрать в шкапу, и что она потом сейчас же пойдёт спать. Маша была очень тихая и послушная девочка, почему мама и позволила ей остаться одной с игрушками. Однако из боязни, чтобы Маша, заигравшись, не позабыла погасить горевшие возле шкафа свечи, мама потушила их и оставила только одну лампу, висевшую посреди комнаты и распространявшую приятный, мягкий полусвет.
– Ты поскорее только, милая деточка, а то проспишь завтра! – сказала мама, уходя в спальню.
Оставшись одна, Маша поспешно развернула носовой платок, в котором лежал больной Щелкунчик, осторожно вынула его, положила на стол и осмотрела его раны. Щелкунчик был очень бледен, но улыбался так ласково и грустно, что у Маши сжалось сердечко.
– Ах, Щелкунчик, – тихо сказала она, – не сердись на Фрица за то, что он сделал тебе больно, – ведь, это он не со зла; он, просто огрубел от солдатской жизни; он очень хороший мальчик, уверяю тебя. Я буду за тобой ходить, пока ты не выздоровеешь и не повеселеешь. Я попрошу крёстного вставить тебе зубки и вправить плечо, – он всё умеет делать.
Но не успела девочка сказать про крёстнаго Дроссельмейера, как Щелкунчик скривил рожицу и в его глазах сверкнул зеленоватый огонёк. Маша было испугалась, но, увидав прежнюю грустную улыбку милого Щелкунчика, поняла, что лицо его перекривилось оттого, что но нему пробежала тень от заколебавшагося пламени лампы.
«Какая я глупенькая, – я так легко пугаюсь, что даже думаю, что деревянная куколка делает мне гримасы. Мне ужасно нравится Щелкунчик: он такой смешной и добродушный, и я буду ходить за ним.»
С этими словами Маша взяла своего друга Щелкунчика, подошла к стеклянному шкапу, присела на корточки и сказала новой кукле:
– Прошу тебя, Клара, уступи постель больному Щелкунчику и устройся, как можешь, на диване. Подумай: ты здорова, сильна, у тебя ярко-красныя щеки, – ты можешь лечь с удобством на свой мягкий диван!
Но Клара с кислой улыбкой преважно сидела в своем роскошном платье и не пикнула ни слова.
– Что же мне с ней церемониться! – сказала Маша, выдвинула постель, тихонько и нежно уложила Щелкунчика, обвязала ему раненое плечо ленточкой, которая служила ей поясом, и закрыла его одеялом до самаго носа. – Я не оставлю его у невежливой Клары, – продолжала она и поставила постельку с Щелкунчиком на верхнюю полку, как раз, возле красивого села, где квартировали солдаты Фрица. Затем она заперла шкаф и хотела идти спать, как вдруг что-то-тихо, тихо зашелестело, зашептало, зашумело за печкой, за стульями, за шкапом. Стенные часы зашипели, но никак не могли пробить. Маша увидела, что сидевшая на них большая золоченая сова опустила крылья, которыя закрыли часы, вытянула свою безобразную кошачью голову с кривым клювом и захрипела:
– Эй, вы, часики, идите, Потихонечку стучите! Короля мышей вы не пугайте И песней старой завлекайте! Пур, пур! бум, бум! Пур, пур! бум, бум! Звени, звени, колоколец! Королю мышиному конец!
Вслед за этим часы громко пробили двенадцать. Маша очень испугалась и хотела от страха бежать, но вдруг увидала крестнаго Дросседьмейера: он сидел вместо совы на стенных часах и развесил желтые фалды сюртука, как крылья.
