Щетинин снова взглянул на женщину, оценивая её рассказ. Взял со стола визитку с адресом типографии и положил в карман.
– Я займусь этим. Я сам свяжусь с вами, как только у меня появятся новости. Не нужно вам лишний раз беспокоиться.
Женщина тихо выдохнула, как будто весь этот разговор отнял у неё последние силы.
– Благодарю вас, господин Щетинин.
Она встала, машинально проверила пуговицы на воротничке платья и направилась к выходу, оставляя за собой лёгкий след дешёвых духов. Щетинин проводил её взглядом, поднялся и подошёл к окну. За стеклом Петербург тонул в октябрьском мороке, воздух коченел, пронизывая зябким холодом. Небо нависало угрюмо, словно чугунная плита, придавливая город к земле.
Глава 2. Запах чернил и тайны
Глава 2. Запах чернил и тайны
Щетинин чиркнул спичкой, поджёг «Северку» и смахнул карту Петербурга со стены. Она шлёпнулась на стол, потрёпанная, с загнутыми углами, припорошенная пылью. Он затянулся, выпустил дым и склонился над выцветшими линиями – Литейный, типография. Там сейчас станки гудят, печатники возятся в чернильной пыли, пока не свалят в кабаки. Сенная подождёт ночи, жандармерия – утра, когда бывшие сослуживцы начнут копаться в своих бумажках. Щетинин хмыкнул: Михаил явно вляпался в дрянь, о которой жёны узнают последними. Карта молчала, но опыт шептал – копать надо глубже, пока город не проглотил след. Щетинин в ту грязь не лез – пять лет как бросил жандармерию, ловил воров, а не крикунов с идеями, – но напряжение висело над городом, как гарь над трубами, цеплялось к горлу. Типография могла что-то выдать, если копнуть глубже. Опыт шептал: Михаил хранил в себе что-то, о чём жёны узнают последними.
Папироса тлела в пальцах, он не замечал, пока уголёк не обжёг кожу. Щетинин чертыхнулся, перевёл взгляд на руку – пепел осыпался, тонкое облачко поднялось над столом и осело на загнутый край карты, прилипнув к липкому клею. Серый налёт смешался с мелкой грязью, с клочками бумаги, с этой проклятой картой, что разваливалась под пальцами. Он стряхнул окурок в жестяную пепельницу, полную окурков, и выдохнул – дым сизой пеленой повис над столом. Надо идти, пока станки горячие. Щетинин встал, накинул пальто на плечи, сунул спички в карман и хлопнул дверью – скрип засова эхом отлетел от стен конторы.
Щетинин шагнул наружу – резкий холодный ветер с Невы хлестнул по лицу как пощечина. День тонул в серой мгле, моросящий дождь висел в воздухе, мелкий и цепкий, скрывая солнце за плотными свинцовыми тучами. Петербург дышал осенним разложением: мокрые камни мостовой блестели под сапогами, влажная листва липла к булыжникам, голые ветки торчали вдоль улиц, чёрные и тощие.
Он двинулся к типографии, скользя между людьми – пешеходы в поношенных пальто спешили, сутулясь под дождём, извозчики лениво покрикивали, колёса пролеток хлюпали по лужам. В воздухе мешались запахи – кислая вонь канализации, едкий дым труб, прогорклое масло от телеги с рыбой. На углу мальчишка, худой, с мокрой чёлкой, горланил: «Биржевые ведомости! Свежие, берите!» – размахивая размокшей пачкой газет. Щетинин прошёл мимо, задев плечом мастерового с чёрными от сажи руками – тот буркнул ругательство, но сыщик не обернулся. Улица ворчала: скрипели телеги, копыта чавкали в слякоти, нечистоты – окурки, обрывки газет, испорченные фрукты – волочились под ногами, подгоняемые порывами ветра.
