Ребекка зарулила на крошечную парковку – всего на три машиноместа – во дворе старинного трехэтажного особняка. Зданию было лет сто, не меньше: широкий портик с колоннами, французские двери, разноцветные стекла со свинцовыми переплетами. Здесь было так уютно, словно в доме радушных хозяев. Так оно и было. Ресторан де Карло славился первоклассной кухней – здесь работал шеф-повар мирового уровня, изысканными интерьерами и невероятной дороговизной. Это был по-настоящему эксклюзивный ресторан. Когда до Катрин дошло, куда они приехали, она бросила на Ребекку взгляд, полный искреннего удивления.
– Неужели у тебя заказан здесь столик? – спросила Катрин, пока они шли по дорожке, выложенной мраморными плитами. Она просто представить себе не могла, что их пустят в зал без предварительного заказа.
– Да нет, – Ребекку это совершенно не волновало.
Ребекка представилась администратору, который широко ей улыбался, и не прошло и минуты, как к ним вышел владелец ресторана Энтони де Карло.
– О, Ребекка, – протянул он с явным удовольствием, и взял её руку. – Ты так давно не заглядывала к нам.
– Как поживаешь, Энтони? – тихо спросила Ребекка.
– Прекрасно. У нас у всех всё прекрасно.
– Это хорошо.
– Идем, у меня есть чудесное местечко как раз для тебя, – он подвел их к укромному столику, откуда открывался вид на ухоженный газон и роскошный сад, и оставил их размышлять над меню и винной картой, пообещав немедленно прислать сомелье. Страницы меню были из белого пергамента, дизайн был настоящим произведением искусства.
– Ты часто здесь бываешь? – Катрин была страшно заинтригована оказанным им теплым приемом: их проводили за столик сразу же, хотя перед ними в холле ресторана ожидали места несколько пар.
– Не то чтобы часто, – Ребекка передернула плечами, было видно, что ей неуютно, – но, когда заезжаю, Энтони всегда настаивает на том, что сам лично будет меня обслуживать.
Она не в своей тарелке, – Катрин молчала, чувствуя, что есть что-то еще.
– Несколько лет назад у него пропала дочь, – глухим голосом стала рассказывать Ребекка. Ей вспомнилась грязная съемная квартира с перепуганными девочками-подростками, и, когда она подняла глаза на Катрин, во взгляде её читалось страдание. Она видела стольких девочек в вонючих норах, что с годами глаза её от боли стали черными. – Ей было пятнадцать, и она работала на сутенёра, наобещавшего ей восторгов, которых так жаждут девочки этого возраста. Всё, что она получила, – иглу в вену и побои, когда зарабатывала меньше, чем он хотел.
Ребекка замолчала. Она не знала, как рассказывать обо всём остальном. О том, что чувствовала, когда обнаружила младшую дочь Энтони подсевшей на героин и работавшей на сутенёра за двадцать долларов с клиента. Ребекку тогда охватила такая ярость, что она забыла, что она офицер полиции. Ей так хотелось немедленно прекратить всё это, что она перестала соображать, что делает – набросилась на сутенёра и стала избивать его голыми руками. Если бы не вмешался Джеф, она могла бы нанести ему серьезные травмы. Ребекка была благодарна напарнику за тот случай, но та злость так и жила в ней и с каждым днем усиливалась от впечатлений о новых преступлениях, перечеркивающих жизни, убивающих мечты.
