— Полноте, господа. Нешто я службы не ведаю? Четверть века отдал почти служению во благо императорского дома и России…
«А я не ошибся, — подумал Пётр. — Действительно, мужик больше двадцати лет военную лямку тянул»
— … мне ли не знать, — говорил тем временем воевода. — Бывалоча после караулов всем свободным офицерством завалим в одну австерию (имелась у нас одна на примете) и гуляем до утра. А спозаранок снова на службу. И ничего, не мешало! Наоборот, и государь Пётр Ляксеич привечал, и императрица Екатерина, слова дурного не сказала. Хвалила токмо… Всё хорошо было.
Он взял паузу, после которой вновь стал гостеприимным хозяином.
— Может, передумаете? У меня и закусочка… язык проглотишь. Солёные груздочки, вот этими руками собранные, — Фёдор Прокопич продемонстрировал полные ладони с толстыми как сардельки пальцами.— Во рту тают.
— Охотно верим, но, — развёл руками Иван с самой вежливой миной, на которую только был способен.
Хозяин не обиделся.
— Коли наливка не по душе, тогда извольте отведать кваску али морсику из клюковки. Попробуйте, оно того стоит…
— От кваса не откажусь, — поспешно кивнул Пётр.
Ему тут же налили полный фужер кваса.
— А вы? — Фёдор Прокопич перевёл взгляд на Ивана.
Тот согласился на квас.
— У всех налито, — улыбнулся воевода. — Тогда первый тост. За императрицу Анну, за долгие лета ей, за мудрость её!
Сыщики разом вскочили. Под такой тост пить стоя нельзя. Имелись нехорошие прецеденты.
Квас и впрямь оказался превосходным. В меру сладким и бодрящим, отдающий густым ароматом свежего хлеба. И к тому же холодный, что в натопленной комнате было в самый раз. Сыщики чувствовали, что у них уже рубашки начинают прилипать к телу.
— Бесподобно, — признал Пётр, пристрастившийся к квасу с момента попадания в восемнадцатый век. В его будущем такой уже не делали.
— Другого не держим, — не сдержал довольной улыбки Фёдор Прокопич.
— И давно вы воеводой поставлены? — перебил его воспоминания Пётр.
— Почитай три года уже. Полки в атаку мне уже не водить — бомба рядом взорвалась, и меня осколками посекло (с той поры знобит постоянно, вы вон по жаре поди уже догадались), в абшид по ранению попросился — так Александр Данилыч[2] не отпустил. Сказал, что много ещё во мне силушки, на службе пригожусь. С его лёгкой руки и попал в Марфино воеводой. Думал, местечко тихое, спокойное. Поначалу оно и впрямь так казалось. — Фёдор Прокопич не договорил, поморщился, налил себе полную рюмку наливки и одним махом отправил в желудок.
Выпив, успокоился.
— Что же заставило вас передумать? — не удержался от вопроса Пётр.
— Позвольте, пригласить вас табачку покурить, — вместо ответа предложил воевода. — У меня и трубочки заранее подготовлены. Уж не побрезгуйте. Табак отборный, из Голландии выписан. А челядь пока перемену блюд сделает.
— Благодарствуем. Мы это зелье не особо уважаем, но возражать не станем, если вы при нас закурите, — заверил Пётр.
Они прошли в кабинет, в котором воевода держал курительные приспособление. Сыщики терпеливо ждали, пока Фёдор Прокопич набьёт табаком трубочку, раскурит её и выпустит первое колечко дыма. Пётр при этом старался дышать через раз. Больно ядрёным оказался табак у хозяина дома.
— Что ж, господа, — наконец изрёк воевода. — Пришла пора о деле поговорить. Можете не волноваться, тут чужих ушей нет. Всё между нами останется.
— Как скажете. К делу, так к делу. Оно, пожалуй, вернее будет.
