Шедевр - страница 53

Я смяла письмо, но выкидывать в урну колледжа не стала, подозревая, что все конверты со штампом колледжа, да еще и почерком директрисы обязательно проверят уборщицы.

– Это полная чушь! – вновь возмутилась Сесиль на очередном перерыве, перечитывая письмо и стараясь разгладить пальцами лист, чтобы убедиться в правильности слов. – Надо ж так все переиначить!

– Я сама в это поверить не могу.

– Ну и ты хороша, что на тебя нашло, а? Я еще удивляюсь, как тебе не дали наказания.

– Этому я не удивляюсь.

– Почему? Из-за твоих родителей? Что отец деньги выделил в прошлом году?

– Нет же. Просто они знают, что я права. Иначе, зачем бы они нас учили важности нашего общества, что мы самые лучшие и образованные и должны показывать пример и все прочее?

Откуда-то позади мы услышали удивленное «Тебя не наказали?» и обернулись. Кэтрин любопытно смотрела на меня:

– Знаешь, я, наверное, в тебе ошибалась, что ты не любишь светских вечеринок и наше общество. Ты просто всегда говорила очень странные вещи, когда мы ходили в театры семьями.

Я закатила глаза и отвернулась. Она не двинулась:

– Это правда, что за тобой ухаживает сын владельца железнодорожной компании?

– Возвращайся к своим сплетницам, Кэтрин! – махнула рукой Сесиль. Она тоже отвернулась и спросила гораздо тише:

– За тобой кто-то правда ухаживает? Слухи ходят просто.

– Конечно, нет, Сес. Я бы тебе первой рассказала.

– Хм, но ты ничего не рассказываешь про того парня.

– Он не мой парень.

Я ушла от темы, поинтересовавшись вслух, может ли узнать директриса, что я не передала письмо родителям. А между тем стала размышлять о субботе. Мне предстояло пройти тяжелый нравственный тест: либо солгать родителям, чтобы уйти из дома в субботу, либо признаться и, возможно, больше никогда не увидеть Норина. Ни с какими правилами это не имело ничего общего. Общество – это одно, а семья – это другое. И стремление быть свободной от правил и предубеждений вовсе не оправдывает ложь близким людям. В пятницу утром перед самым завтраком я увидела, как почтальон выкладывает в наш ящик стопку писем. Бросив свой тост, я выбежала во двор, чтобы перехватить почту до того, как это сделает кто-то другой.

Конверт от Норина я определила сразу. В нем лежала еще более короткая записка прийти в 12 часов дня к кофейне на пересечении Кингзвэй с улицей Иден. Я думала о разговоре с родителями всю пятницу, но не приняв никакого решения или не набравшись решимости, я решила довериться высшим силам и вообще не начинать разговора, про себя устыдившись, что начать бунт против системы я могу запросто, а поговорить с родителями смелости не хватает. Было еще странно получить телефонный звонок уже вечером от Николь.

– Он пригласил тебя к себе домой?

– Ну да. А что? Я понимаю, что согласиться – это как-то не совсем прилично, но ты ведь сама говорила, что это никакие не свидания.

– Да не в этом дело, Боже ты мой, – она звучала ошеломленной. – Я просто хотела услышать от тебя. Мне он только что сказал.

– А что такое?

– Ничего, Лоиз. Он никогда никого к себе не приглашает. То есть вообще никогда.

– И что?

– Ничего. Не знаю. Ничего, наверное. Ну ладно, пока.

Я только сморгнула и тоже положила трубку на рычаг. Я не слишком удивилась звонку Николь, потому что и сама многого не могла объяснить в поведении Норина, а ведь на тот момент я встречалась с ним всего три или четыре раза, и что уж говорить о его двоюродной сестре, знавшей его с детства. На ее опыт выпало в сотни раз больше чудачеств, и они все еще не прекращались. То же самое я чувствую даже сейчас: чтобы я ни сказала, какие бы попытки я ни предпринимала, чтобы описать Норина, я не могу приблизить его образ к реальности. Это отчасти невозможно и потому, что Норин сплошь состоит из противоречий. Сказать, что иногда он говорил часами, а иногда был загадочно молчалив – ничего не сказать, потому что Норина нужно знать.