После небольшой, но необходимой передышки, отец оставлял Славика одного и мчал на лодке на большую землю, в ближайшую деревню, куда должны были прибыть остальные. И тогда у Славика было как минимум пара часов на то, чтобы перетаскать выгруженные вещи с берега в рощу – место будущего лагеря, и чем быстрее он мог это выполнить, тем больше времени у него оставалось на… ничего. Эти два часа были словно красный сигнал светофора в оживлённом ритме города, когда все куда-то бегут… но вдруг – замирают, ожидая зелёного света. Этот день обычно был концентратом суеты, но это время одиночества было бесценным подарком.
Славик даже чувствовал гордость за то, что именно он удостаивался чести перетаскивать и охранять привезённые вещи. Хотя, охранять это, конечно, громко сказано. Оставь они вещи на этом безлюдном Острове посреди огромной реки и отлучись на пару часов, с огромной вероятностью, вернувшись застали бы их никем не тронутыми. И дело было даже не в безлюдности, а в некотором негласном законе чести, что действовал среди лодочников. Не тронь чужого. Не бери то, чего не оставлял. Понятия вроде бы общечеловеческие, но на воде соблюдаемые, несомненно, с большей щепетильностью и уважением, нежели на суше. Хотя, конечно, отморозки встречались и на воде….
***
Точно так всё происходило и в этом году. Шаг за шагом позади оставались знакомые, пройденные этапы, как ступени ракеты, отвалившиеся в небытие.
Отец уехал. Перетаскав всё положенное, Славик снова искупался и отправился осматривать местность. Редкие сосны радовали глаз, их смолистый запах сразу напоминал предновогоднюю пору, когда в доме уже появлялась ёлка. По эмоциям и ожиданию чуда приезд на Остров ничуть не уступал Новому году. Славику думалось, что отмечать Новый год лишь раз в году – это нелепая условность, что, по сути, любое цикличное событие – это и есть Новый год. День рождения, первое сентября, день свадьбы, который отмечают родители, приезд сюда – всё это и было Новым годом. Ведь это пройдёт и вновь случится не раньше, чем земля сделает оборот вокруг солнца в бесконечном чёрном космосе. Поэтому ёлку можно было из дома не выносить.
Песок обжигал босые ноги, но это не особенно заботило подростка, бродившего по берегу. Он доставал из памяти прошлогодние слайды того времени, когда они жили здесь, фотографии с палатками, столами, кострищем и снастями, и накладывал на реально-созерцаемую картину, в которой всё это пока отсутствовало. Возможно точно так же древние призраки возвращаются на бывшие места их обитания, ходят среди нового, выискивают приметы прошлого, в которых ещё можно заметить привычную обстановку и одновременно и узнают, и не узнают те улицы, дома и комнаты, где прошла их жизнь.
Не смотря на уединённость, Славик решил всё же пока глубоко в лес от вещей не уходить. Он сел на мешок с палаткой под тенью раскидистой сосны и просто смотрел на воду, на песок, подставляя лицо приятному хвойному ветерку, который не только освежал, но и выдувал из головы абсолютно все мысли, делая её совершенно пустой, и даже в какой-то степени – бесполезной. Будь на его месте какой-нибудь поэт, он наверняка бы сочинил что-то красивое и об этом береге, и о соснах, и о большой воде. Но Славик поэтом не был, для него было странно, как вообще можно писать стихи? Ведь есть такие состояния, которые и простыми словами выразить не представляется возможным, а чтобы ещё и в рифму…. Он знал, что если сфотографировать природу, которая лишает тебя дара речи, то фото никогда не отразит всей полноты представшего перед тобой великолепия. Да, фотография может выйти красивой, или даже очень красивой, но никогда она не будет такой всепоглощающей, как жизнь. И когда какой-то фото пейзаж настолько удачен, что рождает в зрителе эмоции, то следует отдавать себе отчёт, что автор, созерцавший это, надо полагать, испытал чувства многократно превосходящие чувства зрителя, и в таком состоянии он всё же смог верно настроить камеру, выбрать удачный ракурс, выждать нужный момент и нажать спуск.
