Шелест в камышах - страница 5

На этом месте хотелось бы сделать некоторые замечания, относительно самого Острова, чтобы у читателя не возникло заведомо неверного представления о нём. И чтобы избежать недопонимания, давайте взглянем на него сверху, с того ракурса, с которого видят его чайки, да пассажиры самолётов. До этого момента речь шла только о соснах и песке, однако таким образом можно описать лишь центральную часть Острова, да и то с одного берега, чего может оказаться вполне достаточно для этой истории, а может быть и нет. Потому давайте сразу обрисую вам общий вид, чтобы в дальнейшем уже не делать лишних географических пояснений. Итак, взлетаем.

Сверху Остров напоминал некую диковинную сказочную жар-птицу, стройную, изящно-изогнутую, с длинным шлейфом хвоста. Протяжённость его составляла порядка 8,5 километров в то время, как средняя ширина его была не более пятисот метров. Центральная часть Острова была наиболее живописна и являла глазу то сосново-песчаное великолепие, которое было описано ранее. По мере отдаления от центра к краям, лес становился смешанным, плотным, трава густела, становилась выше, в конце концов сосны исчезали совсем, уступая место непролазным дебрям кустарника и осин. Здесь, на окраинах, глаз уже не цеплялся за красоту природы, а случайно забредший сюда турист, как правило старался по возможности скорее выбраться, поскольку даже в подходящей экипировке идти здесь было неоправданно сложно. Оплетённая жесткими, колючими зарослями ежевики земля, словно не желала гостей в этих краях. Лес здесь был от души приправлен вездесущей паутиной, да сюрпризами в виде осиных, либо змеиных гнёзд. И уже на самых кончиках Острова заросли редели, превращались в луга, и затем совсем плавно перетекали в камышовые джунгли.

Остров лежал вдоль реки, как разомлевший на солнышке крокодил. Один из его длинных берегов смотрел на фарватер, он был полукруглым и ровным, слизанный языком реки, как гигантское, подтаявшее мороженое. Лишенный деревьев пляж с небольшим подъёмом выходил из воды, и через метров сорок начиналось уже совершенно ровное плато, которое было покрыто соснами – идеальное место и для длительных стоянок, и для коротких привалов. Здесь обманчивая отмель весьма резво сменялась крутым спуском вниз, поэтому нырять можно было, сделав всего несколько шагов по воде.

Берег с другой стороны Острова имел совсем иную геометрию. Неровный и рваный, он словно был откушен от большой земли, и теперь, как осиротевшее дитя, брошенное опекунами, тянулся в мольбе обратно. Этот берег был совсем пологим, совсем не таким, как противоположный. Он плавно уходил в воду, и так же плавно долгое время продолжался под водой, без неожиданных перепадов. По кромке он зарос камышом и осокой, берег был покрыт скудной, колючей растительностью, да редкими тополями, дальше шёл луг, что по весне скрывался под разливающейся водой, и уже за лугом начинался сосновый лес, что связывал оба берега. Именно здесь Славик и наблюдал удивительный туман, именно здесь и встретил цаплю в позапрошлом году. С этого берега в бинокль можно было рассмотреть деревню на большой земле, однако здесь редко можно было увидеть лодку рыбака или прогулочный катер – протока была весьма густо обжита водорослями.

Луга в августе принимали вид уже совершенно выцветший, даже осенний. Трава под беспощадным солнцем теряла сок, становилась жёлтой, словно скошенное сено, жалась к земле, а более высокие, твёрдые стебли деревенели, становились ломкими, как кости старика и возвышались над жухлым ковром. Между ветвей сухостоя пауки возводили свои сети, да отлавливали резвящуюся в несметных количествах мошкару. Славик любил приходить сюда на закате, когда ровные, правильные, как на картинках в детских книжках, узоры паутин подсвечивались лучами вечернего солнца, отчего светились, словно крошечные вольфрамовые нити в лампочках. Славик любил бывать здесь и на рассвете, в этот час раскрытые зонты паутин искажали свою безупречную форму, тяжелели и провисали под рассветной влагой, и роса собиралась на них крошечными бусинками, в каждой из которых отражался и луг, и река, и сам Славик. Миниатюрные новогодние гирлянды, сделанные с ювелирным мастерством и тщательностью. Здешний запах дурманил не хуже соснового аромата. Пахло водой и водорослями, горячим песком и сухим разнотравьем. Отчётливые, горькие нотки бессмертника и полыни придавали воздуху пряность.