Покинув Братлборо, я твердо решил никогда не возвращаться в Вермонт и больше чем уверен, что сдержу данное себе обещание. Эти безлюдные лесистые горы и впрямь являются форпостом ужасающей космической расы, и я все меньше сомневаюсь в этом с тех пор, как прочитал об открытии новой, девятой, планеты за Нептуном, в точности согласно предсказаниям жутких тварей. Астрономы, с присущей им пугающей проницательностью, которой они так гордятся, назвали планету Плутоном[13]. Я же, безусловно, считаю, что это и есть мрачный Юггот, и с содроганием размышляю о том, почему чудовищные пришельцы пожелали, чтобы это открытие состоялось именно сейчас. Я тщетно пытаюсь убедить себя в том, что эти демонические создания не изберут новую политику, вредоносную для Земли и ее обитателей.
Но должен еще поведать, чем завершилась та ужасная ночь на ферме. Как я уже сказал, в конце концов меня сморил беспокойный сон, и в обрывках сновидений мне привиделись страшные картины. Что меня разбудило, я так и не понял, но точно помню момент пробуждения. И помню первое смутное впечатление – скрип половиц: в коридоре за дверью кто-то шел крадучись, а потом я услышал приглушенное звяканье дверной щеколды, которую неловко пытались открыть. Впрочем, звуки почти сразу прекратились, и затем я услышал – помню это совершенно четко – голоса из кабинета на первом этаже. Мне почудилось, что я различаю голоса нескольких собеседников; они о чем-то спорили.
Несколько секунд я прислушивался, а затем окончательно проснулся. Тональности голосов заметным образом различались, и всякий, кто хоть раз слышал ту мерзейшую фонографическую запись, смог бы определить природу по крайней мере двух из них. Ибо, сколь бы пугающей ни была моя догадка, я понял, что нахожусь под одной крышей с безымянными тварями из космических бездн: два собеседника говорили тем самым мерзким жужжащим шепотом, который Пришлые использовали для речевого контакта с людьми. Хотя эти два голоса заметно отличались – и по тембру, и по темпу речи, и по выговору, – оба принадлежали одному и тому же окаянному виду.
Третий голос совершенно точно звучал из специального аппарата для озвучивания речи – спикера, соединенного с изъятым мозгом в металлическом цилиндре. В том у меня не было ни малейшего сомнения; скрежещущий безжизненный говор, громко чеканивший слова с монотонной отчетливостью и неспешностью, забыть было невозможно. Я даже не пытался определить, был ли он идентичен тому самому, который я слышал вечером, поняв: любой мозг будет продуцировать вокальные тона одного характера, будучи соединенным с тем же самым аппаратом; единственные отличия могли касаться языка, ритма и скорости речи и произношения. В довершение картины были слышны два подлинно человеческих голоса: один – грубый, неизвестного мне местного жителя; в другом я без труда узнал бостонские мурлыкающие нотки моего давешнего гида, загадочного мистера Даннета.
Силясь разобрать слова, доносившиеся из-под старых толстых половиц, я отчетливо слышал шарканье, топот и скрежет и не мог избавиться от ощущения, что в кабинете внизу полным-полно живых существ – гораздо больше, чем голосов, которые я смог различить. В точности описать это шарканье и скрежет я вряд ли смогу – мне просто не с чем их сравнить. Судя по звукам, в кабинете двигались разумные существа; звук их шагов слегка напоминал легкий цокот, как бывает при касании к твердой поверхности изделий из кости или твердой резины. Или, если воспользоваться более наглядным, хотя и менее точным сравнением, как если бы люди, обутые в деревянные башмаки большого размера, шаркали по начищенному до блеска паркету. Я даже представить себе не мог, как выглядят существа, производящие при движении столь диковинные звуки.
