Шепот пепла - страница 3
Иремил задержал дыхание и вступил в объятия первого пыльного вихря. Каждая песчинка в нем хотела рассказать живому свою историю. Каждая стремилась забраться в прималя, втиснуться в складки одежды и в щели на руке. Иремил для сожженных, как медовые соты для роя голодных пчел. Всем хотелось найти свое место. Всем хотелось уйти с ним. Прималь согласился взять с собой щепотку, но за услугу. Услышав его желание, пепельные облака тут же ринулись в сторону спящих отца и сына. Астре не тронули. Так велел Иремил.
Прималь подарил валаарцу много времени на раздумья. Он вел Маито к жертвенному ущелью десятки дней и ночей, ожидая, что тот передумает и оставит сына. Теперь, почти трид спустя, уже не было смысла давать ему шанс.
Мешок не спас Маито. Торгаш задергался, захрипел, закашлял. Стал махать руками, закрывался полой плаща, но бесполезно. Пепел полез ему в ноздри, заполнил горло удушливой пробкой, заершился в легких. Он забил Маито до краев и остался внутри, найдя пристанище в его теле. Остатки душ вернулись к прималю, и он, как обещал, взял наугад щепотку и, скатав в комочек, замазал одну из трещин на руке. Затем взвалил на спину куль с Астре.
В кармане прималя лежало десять монет. В нагрудном кошельке Маито – двадцать. Полтора трида можно жить спокойно, а потом придет пора отправиться в другую деревню.
Иремил сорвал с потрескавшихся губ повязку и сунул ее за пазуху.
– Ты не бойся, – сказал он нарочито бодро. – К ущелью мы не пойдем, мы его окрест обойдем вместе с гейзерами, а потом в другое место отправимся. Отсюда подальше. А сначала заглянем к брату моему – Зехме. Он у самого севера отшельничает, за пустыней. Там лесами дубовыми все поросло. Знаешь, какие он желуди в меду делает вкусные? Слаще всякого варенья. Ел ты их раньше?
Ответом прималю была кроткая, испуганная тишина.
Глава 1
Дом порченых
Затмение разом накрывает всю Сетерру и оттого кажется всевидящим, вездесущим. Жители Соаху встречают его в начале вечера, а угрюмые руссивцы глубокой ночью. В эту пору земли Западного Твадора тонут в рассветных лучах, а хребты Саль-Апин у кромки Жемчужной пустыни врезаются пиками в жаркий полдень.
Но черное солнце всходило над планетой не всегда, и потому я задался вопросом, какой была Сетерра тысячу лет назад.
Первый вопрос о природе затмений я задал названой матери в четыре года. Тогда я спросил:
– Ами, почему мне нельзя гулять?
– Потому, что сегодня чернодень, – ответила она устало и нехотя, как отвечала на все мои глупые вопросы, которые в детстве задавала сама. – Злое солнце сожжет тебя, Такалу, даже кости почернеют и обуглятся, а потом станут прахом.
– Только меня? Почему? Почему?
Уже в ту пору я был дотошным ребенком и не умолкал, пока не получал ответа.
– Не только тебя. Всех нас, – отмахнулась Ами, что-то стирая в корытце.
Я до сих пор помню запах ее самодельного желтого мыла, душистого, как само лето. Им пахла моя одежда и кожа после купания, простыни и подушки. Все вокруг дышало цветочным ароматом. Наверное, поэтому я представлял затмение круглым черным жуком, забравшимся в середину ромашки-солнца.
– И тебя сожжет, если пойдешь? – удивился я, осознав, что даже взрослым не все бывает можно.
– И меня.
– А почему оно не сжигает наших кур? А сено? А дрова?
– Потому, что только люди грешны, Такалу. Черное солнце карает нас за наши грехи.
Тогда слова Ами не впечатлили меня, я тут же позабыл о них и занялся игрой в кубики. Но после часто ловил себя на мысли, что есть другой, настоящий ответ: большое знание, скрытое от мира подобно яркому камню в мутном болоте. Я будто всю жизнь искал этот камень ощупью, ныряя в тину неизвестности с зажмуренными глазами и затаенным дыханием.
Похожие книги
