– Господин дядюшка расщедрился, – пустила смешок Ница. – Мне Тайал передал от него только серебристые шелка, – она подвинула украшение к своей шее, придерживая его за цепочку и обернулась к Аайе, как бы демонстрируя его на себе. – Мне подходит?
– Очень красиво, – кивнула сестре девушка, хотя Ницаях была бы красива и безо всяких украшений и шелков. – Можешь взять себе.
– Ох, ну уж нет! – тут же отодвинула от себя украшение Ница, положив его рядом с четками Аайи и отставив коробочку в сторону. – Прознай дядя о том, что я присвоила себе его дар для тебя… Пожалуй, меня ждал бы выговор.
– Это все же лишь вещь, – сказала Аайя. Пускай вещь эта и была невероятно редкой и дорогой.
– Ты не знаешь дядю Линерия. Он же сир… Мечи и венки… – легонько улыбнулась ей Ницаях. – Эх, быть может и мой младенец-муж, подарит мне что-нибудь подобное на нашу нескорую свадьбу.
Эта шутка Ницы уже не казалась особо смешной, но Аайя улыбнулась, чтобы угодить сестре. Ницаях была помолвлена по договору отца с неким сыном далекого господина. То ли аншаха, то ли такого же землевладельца. Сестру очень забавляло, что тот только родился, когда на ее счет была записана уже сто двадцатая луна. Однако, свои возражения на этот счет с возрастом Ница научилась держать за зубами. Любила она и, в женской компании, подшучивать, что когда-то могла бы держать своего будущего мужа на руках. При отце, дядьях или каких-либо других мужчинах эту колкость со своего языка Ницаях не спускала.
Ница уже давно отчитывала свои женские лунные циклы. Это значило, что она была уже взрослой, состоявшейся девушкой, готовой к зачатию детей. И это же была одна из причин волнения дяди и отца, особенно после того позора, что успела навлечь на род Тамиран. Учитывая, что ее будущий жених еще не скоро вступит хотя бы в отрочество, старшие мужчины переживали, как бы Ницаях не натворила чего грешного. Это, в совокупности с тем, что она унаследовала от матери арвейдскую раскрепощенность в традициях, было для всех лишним поводом не выпускать ее из дома. Об этом почти никто не говорил прямо, но все это понимали. Включая Ницаях.
Аайя тоже была в том возрасте, когда из ребенка она совершит переход во взрослую женщину. Это часто говорила ей и мать, и госпожа Тарьям с леди Джесайей. Они обхаживали ее этой мыслью так, будто бы она совсем еще младенец, неспособный это понять. Но Аайя прекрасно понимала, что вскоре и ей придётся мерить лунные циклы, а следом отец обещает ее какому-то другому примерному человеку. Ей придётся покинуть дом и стать чей-то женой и матерью. Эта мысль казалась грустной, но Аайя долго не держала ее в голове. Такова судьба и доля каждой примерной дочери Вечности. Все будет так. Никак иначе.
Хаям, отложив объеденный кусочек халвы на тарелку, уселась рядом с Аайей, глядя на сопящего Хадима. Малышка причмокнула, облизнув губы языком и положила ручки на колени.
– Ты наелась? – спросила у сестры Аайя.
Та пожала плечами. Хаям, почти пятидесяти лун от роду, была прелестным ребенком. Ее большие глаза чем-то напоминали глаза Ницы, разве что темнее и смекалистее. Волосы, почти как у Яхира, сероватые, а не арвейдского белого золота. Она еще малютка, но, кто знает, может она перебьет красотой свою старшую сестру, когда станет того же возраста.
– Ты кушала что-нибудь, кроме сластей? – обратила взгляд на ребенка Аайя. Хаям, помявшись, улыбнулась своей чистой детской улыбкой и покачала головой. Значит, как обычно, налопалась всего, кроме того, что покушать стоило.
