Шепот Вечности - страница 24

На столе стоял остывший красный пирог с устрицами. Уложив Хадима на кроватку и погладив его по голове, девушка подхватила Хаям и усадила за стол, чтобы та нормально поела. Ницаях, по всей видимости, спустила своей арвейдской сестричке с рук увлечение одними только сладостями.

Младшая сестренка послушно уплетала ломоть пирога. Аайя не была голодна, потому остановила себя от идеи лишний раз уплести кусочек. Запечённые с огненным перцем устрицы в пироге были дозволенной пищей для детей Ицы, как и любые прочие морепродукты. Мир был сотворен из бескрайнего моря, говорилась в священных текстах, и в море он вернется. Но Аайя помнила и о том, что сдержанность – одна из величайших добродетелей, потому не злоупотребляла даже самой вкусной из дозволенной еды. Обычно эти пироги любила госпожа Тарьям, как и все острое и жгущее язык. Такая пища была популярна в далеких краях, где она родилась. Третья же жена отца, госпожа Джесайя, эти пироги терпеть не могла, так как красный сок перца и устриц, сочившийся с его кусков при укусе, напоминал ей кровь, пущенную из рассеченной раны. Аайю это не смущало, как и не боялась она крови, в отличие от других девушек ее возраста, да и мужчин. Кровь есть дыхание жизни. Вечность наполнила ею их вены, как наполняет водой землю, чтобы та плодоносила. Сотворенные водою в нее и вернутся. Незачем боятся крови, она естественная для дитя Ицы, как вода для земли. А что сотворено Вечностью естественным человек не имеет права порицать.

Подойдя к столу, она погладила по затылку сероватые волосы Хаям, пожелав ей приятного аппетита и, взяв одну из пустых чаш, налила в нее воды со льдом из графина. Ночь не была жаркой, однако она ощущала, что в горле пересохло. Младшая сестренка довольно быстро управилась с острым устричным пирогом. Аайя, придерживая в руках чашу холодной воды, припала к ней губами, глотнув. Когда лето наступало особо жарким, без яхчалов, где хранили лед, чаще всего привозимый с гор, было не обойтись.

Стоило ей только услышать тяжелый младенческий вздох и вздрогнуть, отставив чашу на подоконник, Хаям уже подскочила к ней, дергая ее за подол платья. Ей не нужно было ничего говорить, девушка прекрасно поняла, зачем ее внезапно тревожит сестра.

Свободной рукой схватив лежащую рядом с пирогом на блюде серебряную ложечку, она подскочила к кровати, поднимая второй к груди задыхающегося младенца. Хадим закатил глаза, дергая ручками и ножками и издавал едва заметный писк, не имея возможности вскрикнуть. Сколько бы раз Аайю это не заставало врасплох, она пугалась, как в первый. Но действовала, отнюдь, не менее решительно.

Поровнее устроив брата на руках, она потянула ложечку к его рту, пропихивая ручку в горло. Аккуратно, напоминала она себе, он все-таки младенец. Маленькие пальчики Хадима вцеплялись в ее платье, а ногами малыш отпихивался в растерянности.

– Тише, Хадим, – спокойным голосом обратилась она к брату, хотя в груди ее колокольным звоном молотилось сердце, – тише, милый братец…

Пропихнув тонкую рукоять ложечки ему в горло, она едва ли сильно надавила на нее, открывая ему рот и гортань. Малыш рвано задышал, а его глазки заслезились. Аайя, покачивая его, прислушалась к дыханию брата. Оно ровное, значит воздух проходит в горло. С души девушка отлег камень.

Хаям, молчаливо подойдя к ним рядом, поглядывала на брата, которому Аайя помогала дышать. Забравшись на кровать, девочка села справа от сестры и с грустью смотрела на Хадима, ничего не говоря. Она такая малютка, но уже все понимает. И, наверное, больше Ницаях беспокоится о мальчике, проводя с ним в детской все свое время. Может, она не совсем еще смыслит, что есть смерть и болезнь, но понимает, что без помощи Хадиму никак не обойтись и пристально за ним следит. Придерживая маленького брата на руках и аккуратно держа ложку у его горла, Аайя вздохнула. После греха, что навлекла на себя Тамиран, ее мать клятвенно уверяла отца, что родит ему достойного ребенка, но господин не любил давать ей этого шанса. Однако же, спустя столько лет, она все же понесла от него, обещая, что родится сын, еще один его наследник. Обещала, что он вырастет воином, но малыш родился болезненным и скопец с врачевателями после его жутких приступов, обещал, что дитя не проживет и нескольких месяцев. Однако, стараниями семьи, хлопотавшей над ним и убеждений отца в обратном, малыш уже на год перерос обещанный евнухом возраст. Однако, ужасные приступы не отступали и при ребенке было положено сидеть денно и нощно, чтобы не дать ему задохнуться в припадке, раскрывая бедному мальчику гортань.