Наташа с нехорошей усмешкой посмотрела на нас. Мы с Виталиком насторожили ушки.
– Ну смотрите. Сейчас скажу им.
И, уже положив трубку телефона:
– Собирайтесь, лентяи. Надо пациента в Задвинье везти.
Задвинье – это район Полоцка. Старинный город традиционно делится Западной Двиной на две части. Верхний город, увенчанный белыми стрелами Софии. Там вал Ивана Грозного, пробитый в самое сердце чашей стадиона. Там мост, по которому отступали наполеоновские войска, остатки зданий кадетского корпуса. Там стоянка первобытных людей. За забором базилики, искалеченной императором Петром, мрачнеет наша первая городская больница. А на другом берегу – серые пятиэтажки Задвинья. Кварталы советской постройки, перемежаемые унылым частным сектором. В древние времена там были какие-то слободы, выселки. Да и теперь там не слишком весело. А ещё Задвинье – это психиатрическая клиника. Психиатрия недалеко, если уметь шагать по серым двинским волнам. Её почти видно. Но ехать приходится в обход, через бетонный мост, по городским улицам.
А если зовут санитаров, значит, кто-то из пациентов Задвинья попал к нам в больницу с переломом или обострением язвы. Его пролечили и сейчас возвращают в объятия постоянных врачей.
– Кто там? – осторожно спрашивает Виталик.
– Кусается, плюётся и мажет санитаров г…! – делает страшное лицо Наташа.
– Вот и поезжай сама, – не остаётся в долгу Виталик.
– Да ладно, пошутила я, – Наташе лень с ним пикироваться. – Псих какой-то. Тихий.
– А чего они свою бригаду не пришлют?
– Некого. На всю больницу только трое санитаров осталось. И все в буйном. Не могут их оторвать. Мало ли.
Привычное дело. В Задвинье санитары долго не задерживаются. Кому охота за копейки смотреть на всё это? Тут в обычной больнице иногда прилетает. А уж среди психов…
Набрасываем на халаты синюшные телогрейки с вышитыми на спине буквами «ПЦГБ», тянемся по лестнице в отделение.
– Не лети, – Виталик останавливается между пролётами, забирается на огромный, шириной почти в метр, подоконник, открывает рассохшуюся форточку.
– Покурим.
Я восхищаюсь его наглостью, уверенностью в себе. Виталику сам главврач не брат. Он и его пошлёт подальше, если вздумает цепляться. Неторопливо дымим помятыми «астринами». Табак плохо утрамбован, его шелуха попадает в рот, приходится отплёвываться.
Наверху хлопает дверь в отделение. Слышится раздражённый женский голос:
– Виталик, …мать! Вы куда делись? Машина ждёт, а они тут курят.
– Счас, – Виталик невозмутимо, нарочито неторопливо делает последнюю затяжку, выбрасывает окурок в окно. Сползает на клетчатый пол.
«Псих» – щуплый мужичонка в каком-то непонятном и немного смешном ворохе одежды. Сидит на стуле возле поста медсестры. Ноги вместе, глаза в линолеум, на коленях – потёртая сумка. Рядом – сопровождающая из Задвинья – некрасивая костлявая медсестра. Смотрит на нас сердито.
– Где вы шляетесь? Мне тут до вечера сидеть?
Виталик расплывается в своей неизменной улыбке.
– А что? Тепло, светло и вкусно кормят. Отчего не посидеть.
– Придурок, – фыркает медсестра, но уже не так зло.
– Виталик я, – поправляет её мой напарник. – Но для вас – можно и придурок.
Постовая Анечка, место которой заняли задвинские, фыркает. Медсестра из психички тоже почти улыбается. Только пациент сидит неподвижно и смотрит в одну точку где-то у себя под ногами. Его почему-то жалко.
– Пойдём, Зайцев, – говорит ему медсестра. – Домой пора.
