Шесть часов утра - страница 3

Зайцев с готовностью вскакивает. Семенит по коридору так быстро, что мы едва за ним поспеваем. Спускаемся во двор по серой бетонной лестнице, затёртой тысячами ног. Мимо массивного сейфа, у которого я когда-то отходил после получения зарплаты. Мимо дежурных «покойницких» носилок. Во дворе промозглый ноябрьский ветер лупит нас в лица смесью дождевых брызг и мелкой цементной крошки. Зайцев испуганно прикрывается сумкой. Мы грузим его в тёмно-коричневую «буханку» с красными крестами на боках, садимся напротив на неудобные скамейки.

– Держитесь, хлопцы! – кричит нам водитель. И с лязгом трогает с места.

Предупреждение своевременно. Раздолбанную машину бросает по выбоинам в асфальте. На перекрёстках, перед светофорами водитель старается тормозить аккуратно, но нас всё равно бросает вперёд. Зайцев валится на бок, чуть не теряет свою сумку, испуганно охает.

– Американские горки! – торжествующе орёт Виталик.

Даже сейчас ему весело.

Зайцева выгружаем во дворе психиатрической клиники. Сопровождающая медсестра уводит его в здание с обшарпанными жёлтыми стенами.

– Когда назад поедем? – спрашивает Виталик у водителя.

– Поболтайтесь тут полчаса, – отвечает тот. – Надо какие-то бумажки забрать.

– Без проблем, – Виталик кивает мне и топает вслед за пациентом в здание.

– Ты куда? – испуганно спрашиваю я.

– А что? Торчать под дождём? Пошли побалакаем с местными медсестричками.

– В дурку?

– Ну в дурку! И что? Не больница, что ли? Везде люди. Пошли, не ссы.

И мы пошли. И уже через пять минут Виталик сидел в сестринской, дул из чужой чашки горячий чай, хрустел сушкой и смешил курносую девчонку в белом халате. Мне тоже сунули в руки стакан с чаем, позволили занять краешек продавленного дивана.

– Как тут у вас? – спрашивает Виталик. – Весело?

– Веселее некуда, – отвечает курносая. – Припёрлись вчера студентки из медучилища и сразу в третью палату. А там у нас Михайловна, второй месяц как из деревни забрали. Ну, стандартный случай – соседи травят, председатель – немецкий шпион, корова проповеди толкает. Шиза. При этом толковая бабка. Студенты к ней:

– Как живёте? Чем болеете? Чем вы на пенсии занимаетесь?

Михайловна невозмутимо:

– Телевизоры вяжу.

Девки хихикают.

– Ну да, телевизоры. А холодильники не получается?

Михайловна на них посмотрела как императрица на червей:

– Девочки, кто из нас сумасшедший? Телевизоры я вяжу. Сети такие для рыбалки.

Виталик ржёт. Курносая хихикает. Мне почему-то не смешно. Стакан обжигает пальцы, чай обжёг мне всю слизистую на губах и языке. Теперь я занимаюсь тем, что ощупываю языком повреждения.

Виталик угощает курносую сигаретой, выходим на крыльцо покурить. Посреди двора стоит скамейка, на которой виднеется скорченная женская фигура.

– А это кто?

– А-а, – курносая машет рукой. – Филиппова. Тоже деревенская, из Экимани.

– Тоже соседи травят?

– Не, с этой грустно. Залетела от какого-то тракториста, тот жениться отказался. Сделала аборт в нашей гинекологии, у Ковова. И на почве этого тронулась. Сидит, со своим дитём разговаривает. Жалко бабу. Но что поделаешь.

От новой истории мне становится тоскливо. Ещё и дождик накрапывает, вымачивая покрытый трещинами асфальт, превращая в грязь осенние клумбы, смывая остатки листьев с торчащего в углу вяза. Курносая чувствует повисшую между нами паузу и пытается загладить впечатление от своего рассказа.

– А во втором отделении забавный товарищ лежит. Думает, что он летать умеет. Просит его к койке привязывать. Мы привязываем, так он выгибается, упирается пятками и затылком, получается такая дуга. И висит чуть не часами. Откуда только силы берутся. Кричит, что задница его к небу стремится.