– Назови себя, отрок.
– А… Арноарупт с Охифурха.
– Как ты смел, грязный ублюдок…
– Подождите, мастер Стиганбахебр!
Этот голос я узнаю среди тысячи. Еще бы: он диктовал мне Веление на Алтарном поле.
– Подождите, – повторяет Свиафсартон Страхостарец. – Не говорите ни слова, просто задайте труд своему зрению и проникните в истинную суть этого юного наглеца.
Колдуны привстают в своих креслах, темные, нахохленные, как стервятники на свежих могилах. Их взгляды пронизывают меня тысячью отравленных стрел.
– Так это и есть Элмизгирдуан Угольно-Черный? – нарушает затянувшееся молчание один из жрецов.
– Что же в нем черного? – недоверчиво усмехается другой. – Рядится в какие-то белые тряпки, смазлив, будто мужеложец…
– Я не чувствую в нем той древней силы, о какой свидетельствуют скрижали, – бурчит третий.
– Только поэтому вы так непочтительны к своему гостю? – иронизирует четвертый.
Это сборище облезлых стервятников глумится надо мной, полагая, что их совокупная магия сильнее меня. Или же у них есть какой-то секрет, который дает им право думать, будто они в любой момент способны обуздать мой внезапно высвобожденный гнев. Или же они совершенно уверены, что я не стану истреблять их одного за другим простым движением пальца, поскольку все еще нахожусь во власти Веления. А когда – и если! – Веление будет исполнено и потеряет для меня свое значение, мне станет не до этого живого паноптикума. Как ни кинь, все выходит, что они ощущают себя в полной безопасности, эти общипанные мудрецы. Может, так оно и есть. Но отчего-то мне вдруг припоминается скабрезная шутка, услышанная в одном из прежних миров: как назвать мудреца, который ведет себя как дурак? Мудак…
Хорошо, а как тогда назвать меня? Я тоже имею все основания полагать себя обремененным мудростью тысячелетий, но сейчас, стоя посреди синклита и не ведая даже, с чего начать, сознаю себя полным дураком.
Поневоле начинаешь думать и складывать кусочки мозаики в узор.
Давно, кстати, пора было этим заняться. Но Веление гнало и гнало меня вперед, от тела к телу, не давая остановиться и пораскинуть мозгами. А редкие паузы, что выдавались в этой нелепой гонке, были заполнены принцессой Аталнурмайей Небесницей… а значит, мозги либо заняты были другим, либо не работали вовсе.
Паршивое положение.
– Утихомирьтесь, господа, – возглашает Свиафсартон, легко и без натуги перекрывая своим голосом все остальные. – Коль скоро Элмизгирдуан явился в синклит, следовательно, ему есть что сказать или есть о чем нас спросить. Рассвет близок. Не так ли, демон?
– Я не демон, – повторяю в очередной уже раз, просто чтобы не молчать.
– Он не демон! – фыркает кто-то из жрецов. – Даже не демон! Кого же ты поднял из мрака, Страхостарец? Клоуна?!
– Достаточно, мастер Биаплегдикон, – осаживает его Свиафсартон. – Мне известно ваше недоверие к мудрости предков. Давайте наберемся терпения и выслушаем нашего гостя.
– И, если повезет, проведем следующую ночь в своих постелях, – ворчит Биаплегдикон.
Голоса величавых старцев умолкают, и в зале синклита повисает вязкая, смоляная тишина. Становится слышно, как у кого-то из жрецов урчит в животе, а за окном кричит утренняя птица, возвещая скорый восход светила.
Я должен, должен что-то говорить.
А это нелегко, когда в голове с бешеной скоростью тасуется куча разноцветных стекляшек, которые нужно успеть разложить в нужном порядке.
