«Осуждённые без суда. Мимолётный эпизод в жизни предателя», — подумала я.
Я ощутила досаду, но сама не поняла отчего, чуть заметно пожала плечами, отвечая собственным мыслям. Я не привыкла быть пустотой, бессловесным предметом, а Эссар всеми силами принялся меня игнорировать.
В этот раз он не стал садиться на стол. Снова пролистал бумаги. Затем вложил их в чистую папку.
Я подумала, что сошла бы с ума, день ото дня занимаясь дознанием, составлением и сбором документов. Такое точно было не по ней.
— Михель Сакриан? — удовлетворившись сведениями из рапорта стражи, переспросил Гастон.
— Это моё имя, — спокойно согласился мужчина.
Перед Гастоном Эссаром он стоял твёрдо и с достоинством, будто при обычном визите в канцелярию Академии. Я поняла, что смирение арестованного проистекает не от магических оков, а является следствием характера.
Незнакомый мужчина напомнил мне недавно умершего опекуна, и сердце болезненно сжалось от нахлынувшей грусти. За один миг прошлая жизнь превратилась в блёклую картинку, стёртую временем и покрытую пылью. На руке ныла свежая метка.
— Вы работали врачом в Сухом ручье?
Непонятно к чему ведёт Эссар, спрашивая об известных фактах, зафиксированных в документах.
— Около тридцати лет, — отстранённо подтвердил мужчина.
— Помогали людям. Вставали ночью по первому зову. Забывали о своём комфорте и желаниях, борясь за жизнь пациента…
— Всякое случалось, — покачал головой Михель, и стало ясно — он ни о чём не жалеет.
Эссар вёл свою, одному ему известную, линию беседы.
— И эти же люди, жители Сухого ручья, написали донос.
— Они не знают иной правды, кроме той, о которой кричат на всех углах, — медленно проговорил врач.
— А вы знаете другую правду? — Голос Эссара звучал размеренно, обволакивая, внушая ложный покой.
Меня злило, что я невольно поддаюсь, вслушиваюсь в каждое слово, даже соглашаюсь. Мерзавец умел чем-то зацепить сердце и вести за собой.
— Приверженность правде — слабость, стоившая нам свободы, а многим — жизни. Сколько нас осталось в Союзных землях? Сотня, а может десяток? Вы и сами знаете, — охотно проговорил арестованный.
Михель посмотрел на декана долгим и внимательным взглядом, точно выискивая в том нечто важное. У рта и на лбу врача пролегли неглубокие морщины, тени под глазами. Путь господина Сакриана в Академию был более долгим, чем вынужденное путешествие Кирстен.
— Вам удалось продержаться в тени много лет, — бесстрастно продолжил Эссар, сохраняя на лице маску скучающего чиновника. — Однако, вас раскрыли. Как это произошло? Как они догадались, что вы последователь хаоса?
— В Сухой ручей редко добираются с проверками благонадёжности. У местной полиции нет артефактов. Они вызывали отряд из города, получив письмо с доносом. Как же изменились их лица, когда на ошейнике вспыхнули руны. За один миг я стал для этих людей мертвецом. Нет, вредным животным, место которому в клетке.
— Вы использовали магию? Почему кто-то решил сообщить о вас?
— Я никого не виню...
— Сочувствуете? — В тоне Гастона появилась заинтересованность.
— Они не понимают, что завтра могут оказаться на моём месте. Это легко происходит, если нет одного закона для всех.
— Опасные мысли, доктор.
— Полагаю мне нечего бояться. Теперь…
— Так для чего вы использовали магию хаоса?
— Иначе не мог, — уклончиво ответил Михель.
— В этом кабинете нужно говорить правду, — вкрадчиво посоветовал Эссар.
