– Что, что, весело провели время.
– По голосу твоему не скажешь, уж больно как-то странно ты страдаешь от веселья. – Парень пересел со стула в инвалидное кресло.
– Колготки мне последние порвал, с чего мне веселится.
– Это правда?
– Конечно нет, сама порвала. – В голосе Серафимы появилась мечтательность: – Представляешь, жгучий брюнет осыпает тебя розами, кидая живые цветы тебе под ноги. Потом и тебя бросает на пол, какое романтическое ощущения твоих похорон.
– Ты что, вступила в братство готов?
Пол часа спустя, Серафима спускала инвалидную коляску к лифту. Её брат находившийся в этой коляске, помогал ей, придерживая колеса. Это был старый дом, царских времён, простоявший боле ста лет, имеющий маленький недостаток, что бы попасть к лифту, нужно было спуститься на пол этажа лестничного проёма. Съехав на лифте вниз, они оказались в колодце двора. Объезжая рытвины в асфальте, Серафима покатила брата на улицу.
– Сашка знаешь, я бабушке не сказала, меня не в следственный отдел взяли, а на оперативную работу.
– Круто, теперь точно ствол выдадут.
– Чего же крутого, зарплата на много меньше будет. И оперативники к тому же, подчиняются следователям.
– Деньги. Молчишь. Понятно. Очередной спонсор оказался козлом. – С досадой выложил Александр, зная что его сестра, ищет средства для его очередной операции.
– Туманил разум, рисуя радужные перспективы, лишь для того чтоб я легла с ним в койку.
– Старый козёл.
– Саш, поехали завтра на Смоленское кладбище, к Ксеньюшке, бабушка просит. Ну правда. Я уже не знаю к кому мне обратиться, что бы достать тебе эти сто тысяч евро, на операцию.
– Ты что, серьёзно в это веришь?
– Другим-то помогает. Когда ты перепробовала всё и нет никакой помощи, остаётся последняя инстанция, обратиться к Богу.
– И ты правда в это веришь?
– Бабушка говорит, главное что бы ты верил. – Обречённо ответила Серафима.
Серафима всё также толкает инвалидную коляску, только уже на следующий день. В часовне на смоленском кладбище, в полумраке горят свечи, слышится голос священника, пахнет ладаном. Внутри тесно от скопления народа и какая-то бабулька в чёрном одеянии, настаивает:
– Пропустите инвалида.
– Ужасно в таком юном возрасте стать инвалидом, ощущать себя ущербным, будто твоя дальнейшая жизнь не для тебя. Когда ты молод и не способен осознать, той степени горя и несчастья других людей, умирающих от болезни и страдающих где-то рядом. Александр головой упирается в раку Ксении Блаженной и его душа кричит внутри его:
– Ксения помоги! Дай мне встать на ноги, я всегда буду честным!
– Рядом как может молится Серафима:
– Матерь Ксения, помоги моему брату, не оставь его…
– У их бабушки рыдает душа:
– Моли Бога о мне Святая Блаженная матерь Ксения, потому что я усердно к тебе прибегаю, скорой помощнице и молитвенице о душе моей! Моли Бога о моем внуке Александре…
– Ксения я буду хорошим…! – Кричал внутренний голос Александра, подхваченный его ангелом хранителем, уносился ввысь…
Ввысь кричал в это же самое время, в психиатрической больнице, высокий, небритый парень, в больничной одежде. Раскинув руки и расставив широко ноги звездой, подняв голову в небо, он театрально радовался:
– Ес! Решающая партия за мной! Это всё равно что за мной КПСС. Вам шах Каспаров. Карпов вновь чемпион!
Происходящее в больничном саду, на скамейке, абсолютно гармонировало со зрителями, в больничных халатах. Соперником нашего значительно вытянувшегося «Карпова», являлся склонившийся над шахматной доской худощавый субъект, неопределённого возраста и с нервной мимикой психопата. Локтями уткнувшись себе в коленки, он непрерывно теребил свою роскошную шевелюру. Понимание того что партия им несомненно проиграна, наш «Каспаров» тайком забирает с доски ферзь противника и засовывает себе в рот, что бы хоть как-то спасти своё безнадёжное положение.
