Полушка отпустил стремя коня и соскочил на землю. Сын богатыря оскалился и затравленно оглянулся. От писаря волнами пошло ощущение мощи, словно приоткрылись невидимые врата.
– Не пытайся бежать, – сказал Полушка. Глаза его сверкнули зелёным. Тягатель застыл, словно его члены вмёрзли в невидимый лёд. – Вот так. Молодец! Позволь мне тебя принять…
Любим прикусил губу. Отчего Харитон не слушает его?! Не должно так быть! Одновременно понимал, что время слов закончилось. Писарь не станет его слушать.
– Бурушка! Помоги… – взмолился Любим. – Микола дал бы парню шанс! Он встал бы на мою сторону.
Конь всхрапнул и дёрнул головой с явным неодобрением.
– Ты сам знаешь, что дедка не такой, как дядька Харитон. Он верил в людей…
Сказал так и осёкся. Прозвучало, будто Миколы уже нет. Тут же почувствовал, как мышцы коня деревенеют под ним, потом из глубины конской туши донёсся всхлип.
Бурушка вскинул голову и заржал. Лес содрогнулся от этого ржания. Любим ощутил в нем согласие и непонятную горечь…
– Да. Ты понимаешь, что Микола…
Конь топнул и дёрнул крупом в сторону, Любимка охнуть не успел, как соскользнул наземь.
– Дядька писа-а-арь! – заорал он и бултыхнулся в землю, как в воду. Палица Ильи осталась лежать как ни в чем не бывало притороченная к луке седла.
Полушка дёрнулся и разорвал контакт взглядов. Лексий моргнул и тряхнул головой, словно пробудился ото сна. Писарь оглянулся, лицо его досадливо сморщилось. Пуф. Он пропал и тут же очутился рядом с барахтающимся отроком. Конь всхрапнул и поглядел одним глазом на Лексия. Тот мог поклясться, что в голове родилось короткое слово: "Беги!"
Лексий кивнул коню, словно человеку и – шух – пропал в лесу. Полушка в это время барахтался во свежевзрытой земле, пытаясь вытащить на поверхность тонущего отрока.
– Иго-го! – конь весело ржанул, вытянул морду и цапнул зубами торчащую из-под земли ногу Любима. Вжух, он выдернул его, как умелый рыбак выдёргивает рыбу из реки. Отрок проделал дугу и с размаху шлёпнулся в седло. Удар был столь силен, что ему почудилось, будто все кости разлетаются в мелкое крошево. Любим не успел и пикнуть, как провалился во тьму.
– Э-э, сговорились…
Писарь пихнул коня в бок, но лишь сам отскочил от него, как мячик.
– Тебе не отвечать за судьбы Руси. Можешь себе позволить принимать решения на эмоциях!
Конь поглядел на него умным глазом и тяжко вздохнул.
***
Потом была мучительная дорога в Москву. Хотя седло было огромное, Любимка не мог вытянуться в нем в полный рост. Приходилось полусидеть, полулежать, отчего его потяжелевшее тело доставляло страшные мучения. Любимка прилаживался и так и эдак, ни на миг не чувствуя себя удобно. Даже менять сами положения было больно. Его давило к земле со страшной силой. Кости хрустели, и казалось, что они вот-вот переломятся. Связки вытягивались, мускулы ныли от неподъёмного напряжения.
О Лексие больше не говорили. Писарь будто забыл о нем, решив, что ничего изменить уже нельзя. Его волновала теперь лишь скорость передвижения. Несколько раз пытался пустить коня вскачь. В первый раз Любим сразу же потерял сознание, очнулся чуть погодя от страшной боли. Земная тяга не успевала латать порванные мышцы. Конь брил не спеша, хмурый писарь сидел над ним и следил, чтобы бессознательный Любим не выпал из седла.
– Не выйдет, знать, скоро тебя доставить…
Едва Любим оклемался, Полушка сделал ещё одну попытку. На сей раз скорость наращивал постепенно. Любимке и так было тяжело, но тут с каждым новым скачком его кости похрустывали все сильнее, перед глазами словно тёмную пелену продёргивали. Кончилось все так же, как в первый раз. Только теперь Любим сам не понял, как сомлел. Писарь долго о чем-то совещался с Харитоном, подрагивая зрачками и беззвучно шевеля губами. После этого Бурушка шёл ровной рысью, нести вскачь больше не пытался.
