– Не трогай! Это мое! – Олежек попытался меня опередить, но я ловко его отпихнула и высыпала на пол содержимое рюкзака.
– Да какого черта?!
На Олежкин рюкзак было явно наложено заклятие расширения: внутри оказалось практически все содержимое моей комнаты. Я подняла с пола зарядник для телефона, пауэрбанк, поясную сумку «Адидас», ремень и коллекционную фигурку Дарта Вейдера, купленную на eBay. А еще забрала Олежкин кошелек, чтобы обратно выкупить свои наушники. И черт знает, что этот дуралей уже успел продать.
– Еще раз сунешься в мою комнату – убью! – грозно пообещала я и направилась к выходу, сжимая в руках находки. Олежек требовал назад кошелек и посылал мне вслед удивительные слова из своего богатого словарного запаса.
Мой младший брат – гребаный торгаш. Иногда я просыпаюсь и ощупываю себя: вдруг Олежек ночью успел кому-нибудь толкнуть мою почку?
Добро пожаловать в мой мир чересчур обидчивых подруг и чересчур предприимчивых братьев!
* * *
Наступила череда первых контрольных сразу по многим предметам. На русском раздали наши тетради с сочинениями, у меня – пять/три: пять за сочинительную часть, а три за ошибки. Такое бывало часто. После урока Валерия Антоновна подозвала меня и сочувственно сказала, что я начала год неважно и мне стоит подтянуть русский. Я вздохнула. Легко сказать. Чего не дано, то невозможно подтянуть. Но я шла на золотую медаль и понимала, что четверки за четверть мне не нужны совершенно.
– Не переживай, до конца четверти еще много времени, – подбодрила учительница. – Наверстаем. Можем на дополнительном занятии с тобой сначала разобрать ошибки в сочинении, а потом перейти к подготовке к ЕГЭ. Хорошо?
Я кивнула. Русский уже несколько лет был для меня самым важным предметом в жизни (на пару лет его потеснила история, но затем все вернулось на места). Я его просто ненавидела.
После пятого урока, войдя в столовую, я сразу заметила изменения и здесь. Столы больше не сдвигали, два класса разбились на кучки и ничем не выделялись из остальной массы сидящих. Мы со Светой, купив по пирожку и кофе, сели за отдельный столик.
– Знаешь, что я узнала? – с заговорщицким видом спросила подруга.
– Ну?
– Кощей мутит с Валерией.
– Что? – Я поперхнулась кофе. Света просияла от моей реакции. – Он ее на двадцать лет старше!
– Любви все возрасты покорны, – пропела Света.
– Не знаю, какая там может быть любовь, – задумчиво протянула я, вспомнив нашего длиннющего, иссохшего директора, чью лысину в толпе можно было распознать за километр: она светилась, словно маяк. Валерия же была очень привлекательной. Я невольно нахмурилась: – Что-то тут нечисто… А это точно?
Света кивнула.
– Ага. Я сама их застукала в учительской. Он ее ручку вот так нежно взял, и гладил, и гладил, – елейно заворковала подруга и наглядно продемонстрировала сцену на моей руке. – Да ты сама приглядись к нему. За ним шлейф из сердечек тянется. И амурчики вокруг кружат…
– Ну, дела, – протянула я. – Зачем ей этот старикан? Она красивая.
– Может, ей надоело в учителях сидеть, хочет местечко потеплее, – пожала плечами Света. – Или дочке оценки получше выбить… Выпускной класс все же.
Я вздохнула и позавидовала Дине. Ей вообще не нужно париться из-за оценок по русскому… Тут же я отвлеклась. Снова, как в курилке, я остро почувствовала напряжение между одиннадцатыми классами. Мы все сидели, будто отделенные друг от друга невидимой стеной. Интересно, все специально рассаживались «по разные стороны баррикады», или оно получалось неосознанно?
