«Следующий русский — значит, можно выдохнуть! Степанченко и Жваник ни за что не сядут там за моей спиной... Илютина сто процентов припрётся на русский! — размышляла Поспелова, вспомнив об ещё одной глубоко не любимой персоне из 10 «А». — Надо быть самоубийцей, чтобы прогулять урок у классрука! Это не Екатерине Алексеевне наврать с три короба, что тебе плохо или бабушка заболела».
София и Вера (девочки сидели вместе на первой парте второго ряда) обе сегодня в школе. Жаль. Обычно, если одна отсутствовала, Люба подсаживалась к другой на уроках со слабой дисциплиной. Подальше от буйных и зло настроенных одноклассников. Дружила школьница и с нелюдимой зажиточной отличницей Софией, и с такой же тихоней, как и она, Верочкой.
— Бляснюк здесь?..
— Вы неправильно опять произнесли мою фамилию, Лариса Гавриловна, — тихо упрекнула Юлиана, взглянув на учителя огромными, как у коровы, карими глазами.
«Такая примерная! — грустно улыбнулась Люба. — Кто бы подумал, что «примерная» хорошистка пьёт как сапожник, дымит как паровоз и бесстыже таскается с кем попало!»
— Вы тоже постоянно неправильно произносите моё имя, но я вам за это не выговариваю, — приподняв бровь, в ответку проворчала педагог.
— А что мы в вашем имени коверкаем? — оживился класс.
— Я понял! — выкрикнул Картавцев, и 10 «А» тут же в любопытстве затих. — Мы говорим Вашу фамилию «Перепичай», а надо «ПерепиВчай»!
Учительница улыбнулась, переждала, когда взрыв хохота утихнет, и ответила:
— Вы постоянно забываете букву И.
— Где?!
— В моём отчестве. Я Лариса Гаврииловна, а не Гавриловна. Илютина здесь?
Никто не знает, почему Илютиной нет. Ребята тут же включаются и спрашивают у Бутенко. Даша отпирается, мол, не знает, где эта попрыгунья, которая никому не отчитывается. Ну и что, если они подружки?..
Лариса Гаврииловна высказала Дарье, что пора взять Илютину под контроль. Девушка смутилась. Сколько можно ей высказывать за дружбу с Варей? В конце концов, Дарья этой шалопайке в наседки не записывалась.
***
Илютина, конечно, припёрлась ко второму уроку. Она пришла под конец биологии, но заходить в кабинет не захотела, а встала у одного из огромных окон вестибюля второго этажа. В разноцветных резиновых сапожках — последнем писке моды (надетых совершенно не по погоде, а ради показухи), в джинсах с рваной коленкой, подпоясанных ярко-голубым, с тиснёным узором и вычурной золотой бляшкой ремнём, Илютина красовалась нарочито в самом проходном месте, чтобы её заметили и подошли почесать языком все самые популярные старшеклассники. На шее Вари небрежно был повязан длинный шарф из тонкой шерсти с бахромой. В руках — джинсовая куртка. В этом году на юге России сентябрьские утренние часы выдались на редкость холодными и свежими, почти морозными.
Моднее и вычурнее Илютиной в классе не одевался никто. Валентина Борисовна каждый Божий день, лицезрея Варьку, что специально для заметности шаркала модной дорогой обувью в быстром семенящем шаге, оглядывала девчонку с ног до головы придирчиво-оценочным взглядом, в котором читалась смесь неодобрения с чисто взрослым ханжеством.
Дело было в том, что Илютина Варя выделялась не только одеждой. Она была крайне избалованной и кичливой особой, не знавшей тормозов. Мама Варвары ни в чём дочери не отказывала. Более того, родительница не только остро чувствовала перемены в обществе, но и шагала с ними в ногу. Не каждый взрослый был в те годы способен в маленьком кубанском городке на такое чутьё. И учителя в том числе. Варя соответствовала молодёжным тенденциям, что проповедовались с экранов телевизоров внезапно хлынувшей в постсоветское пространство западной культурой.
