Позади одноклассников, шумевших вокруг Илютиной и Бутенко, медленно шла Поспелова Люба и внимательно слушала чужую болтовню. Она старалась не вклиниваться в эту стайку и не обгонять, боясь кого-нибудь ненароком толкнуть да обратить на себя внимание. Попутно ей слышался диалог:
— Может, нам повезёт, и Валентины не будет?..
— Ага, мечтай!..
— Я видела, как её с утра муж к школе привёз.
На русском Валентина Борисовна спросила, кого нет вообще и кто не был на первом уроке. Но Илютина зря тревожилась, потому что тему пропусков первого урока классрук глубоко копать не стала.
— Папа, я помою голову?
— Мой, конечно, если надо. Главное, не простудись… Смотри, холодной водой не вздумай! Чайник вскипяти, дверь в котельную прикрой да полотенца взять с собой не забудь, — ответил Любе отец, торча в проёме окна и выдыхая сигаретный дым в маленькую квадратную форточку.
Василий Михайлович был заядлым курильщиком. Никакие сигареты, кроме «Примы», не признавал, непонятно почему: то ли экономил, то ли привык. Только эти — дешёвые, без фильтра, в квадратной красной упаковке, вонючие и горькие.
Курил он обычно либо сидя на ступеньках дома, либо в открытую форточку, стоя на скамье, приставленной к батарее у окна и опираясь одной коленкой на подоконник. Когда папа курил, то полностью погружался в себя, думая заветные думы.
Василий Михайлович вообще много думал. Люба не помнила, чтобы он когда-либо оживлённо поддерживал разговор или был многословен.
Кроме сигарет, любимым занятием Любиного отца было чтение местных газет и книг да просмотр по ящику сводок новостей. Отец никогда не пропускал новости на ОРТ, слушал внимательно и раздражался, если эмоциональная мама начинала влазить и бурно высказывать своё мнение, оспаривать ведущего или критиковать. Папа, в отличие от мамы, спокойно воспринимал информацию, и, когда передача заканчивалась, выключал телевизор. Больше он сам ничего не смотрел.
Потом, уже поздно вечером, от нечего делать, папа и мама бурно за чаем с вареньем обычно обсуждали лидеров страны, по их простому сельскому мнению, продавших иностранцам Россию, пьяницу-президента да какого-нибудь блудливого американского сенатора.
Только сегодня родители Любы обсуждать ничего не будут. Мама опять задержалась на железнодорожной станции, где работала товарным кассиром. Шёл уже десятый час вечера, а калитка до сих пор ещё не издала протяжный ржавый скрип несмазанных петель, переходящий в громкий железный грохот удара закрывающейся двери о столб.
Люба, переживавшая каждым таким вечером за заработавшуюся маму, все же не стала испытывать судьбу. Надо пользоваться моментом, пока можно прикрыться разрешением папы. Девочка зажгла газ и поставила чайник.
Горячей воды в частном доме Поспеловых не было. В котельной — малюсенькой комнатке возле кухни-гостиной — был уродливый, с ржавыми пятнами на месте сколов эмали, рукомойник с ему под стать убогим краном. Это чудовище держалось на железных прутах, вбитых в стену, а под ним тянулись канализационные трубы, уходившие в дыру в деревянном полу. У рукомойника-умывальника, единственного на весь дом, вся семья умывалась, чистила зубы, мыла руки, посуду (если ели в доме, а не в летней кухне), отскребали от грязи уличную обувь да стирали нижнее бельё и носки. Раковину редко кто чистил: она стояла на страшных подпорках и сверкала сальным, грязно-жёлтым налётом и мокро-серым осадком на дне, у слива. Именно в этом рукомойнике, поставив сверху таз, Люба собиралась помыться, пока мама не имела возможности её отругать.
