Школа поэтов. Сборник стихов мастеров и слушателей Зимней школы поэтов в Сочи. Выпуск 2 - страница 6



с пустопорожним
бормотанием соседа
в тогда был дед
сорокалетний дед
малиновый десерт
послеобеденный
ему отказывать
не след
по всем тропинкам
шастают французы
и ставят подосиновики
в ряд
за ними итальянец
грустный
прислушивается
о чём тут говорят
какая разница для
армии великой
слепней шершней
на языке каком
про этих мёртвых
и увы безликих
я продавил
педалей третий том

«ведь не жизнь и смерть расположена рядом с нами…»

ведь не жизнь и смерть расположена рядом с нами
а херня и пи*дец расположены рядом с нами
воды отходят мальчик падает в обморок и кричит цунами
по краям земли черепахи ревут слонами
догадавшись в конце концов
что человек есть нежить
я и сам с лопатой сгребая снег был здоров и весел
знал чуток анекдотов балагурил и легковесил
но ни разу не смог родить только держал за руку
тонкую руку моей невозможной друга
оборот согласен не книжный но очень нежный
чуть постарше стану и буду не так тревожен
потому что мёртвому можно хоть соль хоть сахар
переход на красный оправдание ложью
жизнь мальчишечья без дураков и страха
уд весёлый бежит впереди мальчишки
гонят-гонят его вперёд непрочтённые книжки
если утром жив значит жив вообще?
медленно кружится над твоей головой соловей
ну давай же рожай уже
сохрани на камеру ход вещей

Наставники о семинаре

Дмитрий Воденников

Звук настоящего времени

Человек пишет, чтоб стать больше себя, больше текста, больше понятного ему смысла.

Нет смысла в стихах. Ни прикладного, ни онтологического. Потому что, если он чётко проговорён, он теряет половину своего веса. И становится просто пословицей.

Там творится что-то другое.

…Ещё до, на уроках ангельского нам объясняли, что перед
зиготой
нам непорочным (ещё непорочным) устраивают лотерею.
Правил особо не помню, да только о том, что выиграл
узнал лишь в четыре года,
когда впервые себя вспомнил и
впервые себя осознал.
(Родиться – это уже победить в лотерее.)
(Святослав Югай)

Стихи, это то, чего, возможно, никогда не было, но что должно было быть.

…Но мне ничего больше не оставалось.
Ты не оттолкнула меня,
Ты тоже меня поцеловала.
Неожиданно.
Серьёзно.
По-настоящему.
Так мы и стояли под зелёным аптекарским знаком,
Пока я с ужасом не вспомнил, что его демонтировали четыре
года назад.
(Михаил Кац)

И когда текст сложится, то даже мы поймём, что же хотели сказать. А точнее, как мы хотели жить. И тогда всё можно будет исправить. Переписать. Без ошибок и автозамен.

Бог сидит на всех нас, как на клетчатом старом диване,
где-то в летней деревне, наполненной гулом жуков,
пеньем птиц и нытьём страдающих дураков,
и макушку его печёт изнуряющий август, а не
безымянные звёзды полнокровного рая или
нимб, горячий, как лава, что мы ему подарили…
(Валентина Белова)

Ната Сучкова

Всё не зря

Я пишу эти строки более, чем через полгода после окончания сочинской школы. После наших вдохновенных «штудий», которые только в малой степени были «учёбой» и ещё меньше походили на стандартное «литобсуждение».

Было ли это работой? Считает ли парящая над цветком бабочка свой полёт работой? Разумеется, это невероятное приложение усилий – преодолевать земное тяготение. Разумеется, это требует колоссальной отдачи энергии. Но, кажется, и сама она, и мы, праздные наблюдатели и восхищённые свидетели полёта, не совсем уверены, что это – работа.

Вдохновение действует примерно так же. И снаружи, и изнутри процесса: когда вовлечён и сам творец, и те, кто просто оказался рядом. Другой вопрос (здесь процитирую У. Х. Одена) в том, что «степень экзальтации, которую испытывает писатель во время работы, гарантирует качество результата в той же мере, в какой экзальтация священника гарантирует наличие божества». То есть – ничего не гарантирует.