– Отстань, – я отмахнулся от Оли.
Но отмахнулся я рукой, в которой как раз и была зажата злополучная ручка.
– Ой! – вскрикнула моя соседка.
Я недоуменно повернулся к ней. Нет! Только не это! Час от часу не легче. Надо же, все к одному. Олино лицо оказалось почти полностью залито чернилами. Девочка вскочила и, закрыв лицо руками, выскочила в коридор.
– Светлаков! – голос математички сорвалась на визг, – Что ты себе позволяешь?
– Я же не… – растерянно проговорил я.
– Вон из класса!!!
Что тут поделаешь. Как можно что-то ей объяснить? В любом случае окажешься неправ. Я понуро вышел из класса, даже не взглянув на Марию Мироновну. Мелькнул под ногами металлический порог раздевалки. Это как раз то, что надо. Мне хотелось укрыться от всех. Лицо горело от стыда. Не хотел я ничего такого. Я и предположить не мог, что чернила могут выплеснуться из ручки. Оля точно уж никак не заслужила. Как я смогу теперь ей в глаза смотреть? Это ж вам не драка. В драке что, двинул каждый по нескольку раз, все и закончилось. А тут много хуже… Странно только, что отца в школу не вызвали.
Прозвенел звонок. Я постарался забиться поглубже в чьи-то пальто. Грубый материал царапал лицо отдельными жесткими ворсинками.
– А, вот ты где, – Генка притащил мои вещи из класса.
А я и не заметил, что выскочил без них.
– Что теперь делать?
Странно, но единственным человеком, с кем я мог бы посоветоваться, теперь неожиданно стал Генка. Вот не думал, не гадал, а как-то так сложилось. Но, опять же, что он может посоветовать?
– Извиниться бы надо, – Генка зашуршал бумагой, доставая очередной коржик, – Завтра и извинишься.
– Почему это завтра?
– А потому, – он откусил значительный кусок, – что Олька уж домой убежала. Я только что видел. Вся в слезах…
– А к-как…
– Как у нее с лицом? Все нормально. Вроде светлей стало.
– А что она говорит?
– Точно не знаю, но тебя вроде не обвиняет…
– Не обвиняет? – У меня словно отлегло от души.
– Нет. Давай, вылезай. Тебя математичка зовет.
Странно, но почему-то никто так и не додумался придумать математичке прозвище. На мой взгляд, ей хорошо бы подошло… нет, не знаю. Мария, и Мария. Может, Зеленка? Тут можно придумать сразу несколько причин. Во-первых, она только что из института. Потому и заводится, как говорит папа, с пол-оборота. Надо же показать себя. А во-вторых, у нее и фамилия соответствующая – Зеленина.
В кабинет я вошел, понурив голову, всем видом стараясь показать раскаяние.
– Проходи, Светлаков, – это уже Каланча подхватила меня под локоть и подтащила к самому учительскому столу.
Куда без нее? Завуч все-таки.
– Рассказывай, Светлаков.
– Что рассказывать-то?
– А вот за что ты Оленьку чернилами облил?
Зачем она так? Ну, не подумал, что так получится. Не специально же я.
– Что молчишь?
Я бы и рад сказать, но как раз сказать-то мне и нечего. Все равно из них двоих никто не поверит, что бы я не… И я продолжал молчать. Эх, Нине Николаевне бы ничего объяснять не пришлось, она бы все поняла, а этим все равно не объяснишь. Они обе наперебой орали на меня странно похожими визгливыми голосами. По их мнению выходило, что я весь такой-растакой, что обо мне колония плачет, что все хулиганские поступки в школе исходят от меня. Я, наверное, рассмеялся бы. Тоже мне, нашли преступника, в пятом-то классе…
– А эта отвратительная драка…
– Ага, а я один, что ли дрался? Сам с собой? – я тут же вынужден был остановиться, близко оказался комок в горле. Еще подумают чего.
