матрас к стене, подушку в угол, поверх всего – шерстяное одеяло в клетку. Посуду в другой угол, между посудой и постелью – древний будильник с пожелтевшим циферблатом.
– Юрик, а как ты здесь свет включаешь? – спросил Корбут.
– А! – Юрочка, не оборачиваясь, беспечно отмахнулся. Свет погас.
Корбут и Славка переглянулись. В полутьме лица у них были, как у утопленников – синеватые и удивлённые.
– Ну, включай теперь, что ли! – крикнул Славка.
Юрочка снова махнул рукой. Стало светло.
Славка и Митя неуверенно повторили отмашку, но ничего не вышло. Они попробовали ещё, пригрезился им краткий голубоватый промельк, оба забегали по коридору, пытаясь поймать в пространстве сгустки невидимого электричества. «Вот она, вот она!» – кричал Корбут, рассекая руками воздух. «Не-не, вот здесь!» – кричал Славка-матрос, и вертелся так, будто его преследовал настырный овод. От их беготни и размахиваний не было никакого толку, вскоре оба замолчали и остановились, тяжело дыша и мрачно поглядывая друг на друга. В дверях «процедурной», изумлённо приоткрыв рот, стоял Юрочка в расстёгнутом кителе и с подушкой в руке. Славка-матрос выругался и сделал краткий отчаянный жест. Коридор осветился, и некоторое время всё вокруг выглядело, как в свете галогенных фар – отчётливо, но неприятно.
– Ну, хоть так! – Сказал Славка и зло сплюнул себе под ноги.
* * *
Отсеки постепенно обустраивались и обживались, загряжцы несли под берег всё, что раньше хранилось в погребах и сараях, иногда сами устраивались на ночлег, чтобы унять головную боль, простуду или похмелье. Правда, многие относились к странному подземному сооружению с опаской, задаваясь резонным вопросом – если в Шняге не живут комары, может и людям там находиться неполезно?
Юрочка по утрам подметал пол перед входом, а когда темнело, пристраивал на дверь табличку «Закрыто» и отправлялся спать.
Его сестра Маша однажды поздно вечером пришла на берег и попыталась вернуть брата домой, стыдила, уговаривала, но он в ответ только мотал головой и очень серьёзно говорил: «Нет-нет! Нет!» В последний раз сказав «нет», Юра скрылся за металлической дверью.
Маша постояла на площадке, осторожно заглянула внутрь Шняги и негромко позвала: «Юрочка…» Никто не ответил. И внутри и снаружи было темно и тихо. Маша прикрыла дверь и безнадёжно уронила руку. Над площадкой тут же разлился свет. Что именно светилось, Маша не поняла, ей показалось, что сиял воздух вокруг неё, освещая ближние заросли камыша, стену обрыва в широких полосах рыжей и бурой почвы, волнистый песок речного дна и неподвижную стаю длинных тёмных рыб, дремлющих у самого трапа. Маша восхищённо всплеснула руками, и свет погас. Всё стало знакомым и обыкновенным – силуэт Поповки на фоне тёмно-синего неба, чёрная кайма отражений в реке, тёмный куст ивняка на отмели.
Боясь скользких рыб, темноты, холодной реки и всего невидимого и странного, Маша разулась, подобрала подол платья, осторожно спустилась по трапу в воду и в три быстрых шага выбралась на берег.
В росистых зарослях бурьяна на склоне всё так мирно стрекотало, будто кто-то шепотом уговаривал не пугаться, жалел, прощал за всё и обещал только хорошее. На глаза Маши навернулись слёзы, всю дорогу до дому она вздыхала, улыбалась и благодарно смотрела на лучистые мокрые звезды.
* * *
Из Славкиной затеи с некондиционным бензином ничего путного не получилось – канистры за ночь опустели и вообще ничем не пахли.
