Загряжцы ахнули.
Изображение исчезло, в зале стало светлее. Поэт Селиванов, зажмурив глаза, стоял возле Венеры и держался одной рукой за цоколь.
– Кто-нибудь, воды принесите! – Крикнула Наталья Ивановна и бросилась к Селиванову. Тот медленно сел на пол, покорно подставил лоб под незнакомую маленькую ладонь и подал руку запястьем кверху.
– Ему бы не воды, а чего покрепче, – усмехнувшись, сказал Митя Корбут, – а то он первый день как приземлился, не оклемался ещё.
– Помолчите, а? – брезгливо сказала Наталья Ивановна и снова стала считать Васин пульс.
Таисия принесла кружку с квасом и поставила на пол.
– Всё, на сегодня хватит! – обернувшись ко всем собравшимся, объявил Корбут, и загряжцы, вполголоса обсуждая удивительное представление, потянулись к дверям, одни влево, другие вправо.
К Наталье Ивановне подошёл Шевлягин.
– А я вас узнал! – Игриво сказал он, – Это же вы мне в больнице уколы делали? Я в вашем отделении лежал.
– Да-да, припоминаю, – женщина безразлично посмотрела на него, – седьмая палата, пневмония… левосторонняя, кажется?
– Точно!– бодро подтвердил Шевлягин. Он ещё немного постоял рядом, но никаких знаков внимания не дождался и пошёл к выходу.
Наталья Ивановна отпустила Васину руку.
– Голова не болит? – спросила она.
– Нет, – сказал Вася. Он взял кружку с квасом и осторожно поднёс к губам. Пена на поверхности мелко дрожала. Наталья Ивановна деликатно отвела взгляд.
Дверь отъехала в сторону, и в зал вошёл улыбающийся Юрочка в мокрой плащ-палатке. В руках у него была охапка клевера.
– Эй, где ты там? – негромко позвал он и кинул охапку на пол. В зале сразу запахло росистым лугом, сумеречной летней прохладой.
Из тьмы выбежала овца. Она опустила морду, понюхала клевер и начала есть, аккуратно собирая губами травинки.
Юрочка, глядя на неё, засмеялся – «животное…» – и, обернувшись к Васе и Наталье Ивановне, сказал:
– Там борщ. Горячий. Таська Боркут сварила. Будете?
Вася растерянно улыбнулся и пожал плечами. Наталья Ивановна согласно махнула рукой.
– Давай! Это ему сейчас в самый раз.
Юрочка принёс котелок и две ложки.
Борщ оказался не таким уж горячим, но необыкновенно вкусным, тёмно-бордовым, густым. Сварен он был на домашней свиной тушёнке, томлёной в печи до полного развара, и приправлен чесноком и свежим укропом.
Наталья Ивановна хотела отказаться, но, почуяв аппетитный запах, не выдержала, взяла ложку и начала есть. Они с Васей переглядывались и поочерёдно черпали из котелка, это было странно и весело. Вася ожил, его нервная сосредоточенность исчезла, лицо разгладилось, порозовело. Он радостно вздыхал и говорил:
– Хорош борщец…
– Ага, отличный просто, – торопливо соглашалась Наталья Ивановна.
Заметив на полу отсыревшие письма, она спросила:
– Это ваши?
Вася кивнул.
– А что там? – продолжала любопытствовать Наталья Ивановна.
– Там… примерно то же, что я сейчас рассказывал. – Вася замялся, – только в стихах.
– Правда? Как интересно!
– Да это плохие стихи. Ну их…
Наталья Ивановна отложила ложку, сказала сидящему неподалёку Юрочке «спасибо большое, очень вкусно!» и опять обратилась к Селиванову:
– А почему вы именно на телевидение письма отправляли?
Вася удивился:
– А куда их отправлять? Я больше ни одного адреса не знаю, а этот с детства помню.
– Ой, и правда! Я его тоже с детства помню. Мы с вами, наверное, ровесники. Вы местный?
– Нет, я сюда приехал после армии, на работу устроился, женился…
