– Вызвали, понимаешь, старшие товарищи и говорят: «Ты коммунист, Шишкин, или бандит с большой дороги?!», – Шишкин положил в чемоданчик отвертку, – вот так прямо и сказали: «С большой дороги!» А дома потом чего сказали! – Шишкин положил в чемоданчик шурупы, – в общем, Загубина, не было у нас демократии и не будет! Кучемасову пообещали аннулировать его УДО и опять отправить в «девятку» на улице Новоженова бревна таскать для спичечной фабрики имени 1 мая, – Шишкин положил в чемоданчик гвоздики, – про Ишбулдыевича какой-то Непроливайко в «Трезвости – норме жизни» статью написал, он теперь бегает по киоскам, все газеты скупает, – Шишкин захлопнул чемоданчик, – Антонова на овощебазу переводят, Сонька по секрету Любке Лесопосадкиной рассказывала, что чуть ли не в диссиденты теперь хочет записаться. Один Идрисов остался – по депо с рукописными листовками бегает.
Все эти истории Антонина давно знала от Люськи, Любки, Соньки, иногда Васьки, но не прерывала Павла Семеновича.
Шишкин, потоптавшись на пороге, опять было потянулся к Антонине, но передумал, слегка пнул картонные коробки и посоветовал остальные сушилки отвезти к матери в деревню, потому как там, они непременно пригодятся.
– У меня мама в райцентре живет! – не выдержала Антонина и слегка обиделась за маму и поселок Иглино.
* * *
– Мне бы твои проблемы, Загубина! – тяжело вздохнул Михаил Сергеевич, – сегодня дочка второго рожает, а у меня сплошь встречи на высшем уровне! Даже не знаю, кто у Ирины будет – мальчик или девочка…
– Да два часа уже, как родила! – раздраженно перебила Михаила Сергеевича Раиса Максимовна, – внучка! Анастасия!
– Все-таки в честь твоей бабушки?.. – опять вздохнул главнокомандующий, – а я думал мою увековечим – Василисой назовем…
– Шутишь?! – не поверила Люсе Антонина.
– Вот тебе крест! – размашисто перекрестилась Люся.
– Ты чего это?! – Антонина заворожено проследила за торжественным телодвижением подруги.
Люся потянула цепочку на шее и вытянула из межсферической глубины маленький серебряный крестик:
– С Любкой и Сонькой ходили тайно креститься. Сонька просила никому не рассказывать, а то ее Санька Антонов из комсомола выгонит. Поп такой молоденький, Алексеем зовут. В квартире у него на восьмиэтажках – я тебе потом покажу где, но ты никому – иконы в каждом углу, даже в ванной комнате, в ванной нас и крестил, догола, представляешь, заставил раздеться! С головой в воду окунул, еще из медного ковшика сверху полил. «Одевайтесь», – говорит. А Любка-дура: «Можно я сначала обсохну!» А он так покраснел и говорит: «Можно». Ночью с 18 на 19 апреля в Инорс поедем, будем там Пасху праздновать – в церкви всю ночь стоять.
Антонина примерила Люсин крестик и решила, что тоже неплохо было бы креститься, а уж Радика для здоровья – так обязательно! Она забыла по какому поводу не поверила Люсе, Люся забыла по какому поводу перекрестилась. А поводом было избрание начальником троллейбусного депо номер два Идрисова, бодро обвинявшего всю избирательную кампанию предыдущее руководство в некомпетентности, кумовстве, старорежимности и развитом социализме. Листовки Идрисова висели в курилке, туалете, столовой и даже периодически срывались с оббитой дерматином двери Калмыкова. В присутствии представителей Орджоникидзевского райкома партии на кумачовый стол перевернули урну для тайного голосования, при всех пересчитали и обомлели. Лишь Михаил Сергеевич в телевизоре «Витязь Ц-281Д1» развел руками и сказал: «А что поделаешь? Плюрализм, товарищи, плюрализм!» Через полчаса председатель профкома Ольга Львовна и заведующая культмассовым сектором Любовь Лесопосадкика заклеили латунную табличку «Калмыков Алексей Кузьмич» белым листом бумаги с выведенными черным фломастером «Идрисов Масгут Мударисович».
