Как же супруг уговаривал меня.
— Всего два месяца и ты на свободе. Без меня ты не сможешь прокормить ни себя, ни сына. Ты всё время сидела за моей спиной, тебя одурачит и использует первый же работодатель. Ты не приспособлена к жизни, ничего не умеешь.
Ты никто и звать тебя никак – такую мысль он вдалбливал мне день и ночь. За словами мужа крылся страх за себя любимого. Только сейчас до меня стала доходить вся лживость его аргументов. Он не пожалел меня, он думал о себе. Сколько слёз я пролила, отказывалась, умоляла подумать о моём слабом здоровье. Муж был то мягок, то груб, то орал на меня, то был нежен. Ради ребёнка я согласилась, поэтому теперь плелась в густом тумане, страдая от боли и жалости к себе.
Через полчаса блуждания по территории я всё-таки наткнулась на медпункт, чтобы постучать в закрытые двери. Мне требовались обезболивающие таблетки. В окнах не было света. Настойчиво долбить в двери я не решилась, побоялась потревожить медика. На территории колонии персонал состоял сплошь из мужчин, я не сомневалась, что врач тоже мужчина.
Тихо постанывая, я поплелась назад. Слёз не было. В душе поднималась муть, злость на себя и свою бесхребетность. Куда делась весёлая беззаботная девушка? Как быстро я превратилась в забитую, пугливую домохозяйку с нулевым ай - кью и самооценкой ниже плинтуса. Я стала ничтожеством, сжилась с добровольно взятой на себя ролью — во всём следовать за мужем и оправдывать его ожидания.
Муж был далеко, сейчас он не влиял на меня, а я упорно думала о нём, спорила, злилась, доказывала свою правоту. Муж занял все мои мысли, оплёл их паутиной, проник в глубину, вгрызся в подсознание и поселился там. Я осознавала этот ужас и жаждала освободиться. Мечтала сбежать, не вздрагивать при его появлении, не лить слёзы, не целовать украдкой сына, когда отец не видит, не слушать часовые нотации о воспитании ребёнка, о том, как мало моей заботы достаётся ему – мужу, и как много той заботы достаётся от него жене и сыну.
Я не сбежала, меня изолировали в колонии. Мечта сбылась.
— Стой!
Окрик колючим ознобом прошёлся по позвоночнику. Молодой охранник крепкого телосложения в тёмной форме материализовался из тумана, словно соткался из демонической черноты. Как он увидел меня? Сердце мгновенно сбилось с ритма, интуиция взвыла сиреной. В детстве у меня была рыжая кошка и рыжая собачка – шпиц, но рыжих мужиков с рыжими бровями и белёсыми ресницами я не любила.
Шаг назад. Рыжий схватил за рукав ветровки, похотливо оглядел меня. Говорящий взгляд о жжении в штанах не понял бы только мёртвый. Мой жалобный писк:
— Я в медпункт ходила.
Охранник плотоядно усмехнулся. Возможно, он стоял у дверей общежития, когда я проходила мимо, и пошёл за мной. Сердце сорвалось в дикую пляску, ноги приросли к земле, я чувствовала себя полудохлой рыбой, готовой к употреблению.
— У меня… женские дни, мне нужны таблетки.
Рыжий скорчил недовольную рожу. Его лицо показалась в сто раз омерзительней, чем минуту назад. Поблизости никого, да и откуда мне знать, может у них это постоянная практика. Он хотел меня, а теперь обломись – поняла это по его брезгливой ухмылке. Отстанет?
— Вот сейчас и полечим тебя…
Он грубо схватил меня за шею, и подтащил к себе. В лицо пахнуло селёдкой с луком от недавно съеденного ужина.
— Какая цыпочка!
Рыжий убрал пальцы с шеи, надавил на плечи. Взвизгнув, я свалилась на колени. Мелкие камушки больно впились через спортивные хлопковые штаны. Охранник одной рукой до боли ухватил за щёки, другой вцепился в гульку на голове.
