– То есть они не умеют летать?
– Нет конечно, и никогда не научатся, даже если распустить ремни.
– Ох, даже жалко как-то, – протянул Роун печально.
Госпожа Грута громко рассмеялась:
– Жалко ему! А когда новорожденного, оставшегося без матери, вскармливают гроссовым молоком, тебе не жалко? Когда после жестокой лихорадки, человека, на краю могилы, исхудавшего до скелета, ставят на ноги за неделю, тебе не жалко? Когда кишечная зараза выбивает из тебя дух за пару дней, а гроссово молоко избавляет от мучений и излечивает, тебе не жалко?
Роун смущённо потупился.
– Вот то-то же, – смеясь, и похлопывая его по спине, проговорила госпожа Грута, глядя в его сконфуженное лицо. – Всех жалко, и поросят, и коровок, и плумсов, и курочек, но когда ты их ешь, врятли жалеешь.
– А гроссов едят? – спросил Роун.
– Нет, их мясо не пригодно, им и отравиться можно знатно, до смерти. Да и на вкус оно неприятное, горькое, с серным привкусом. Вот их рога, другое дело, они высоко ценятся. Из рогов можно много всего делать, украшения, отделку для мебели, статуэтки, некоторые детали для механизмов. Хороший материал, столетиями не портится и не теряет своих качеств. Волос с хвоста тоже ценен, один волосок может выдержать вес до пяти стоунов.
– Правда? – ошарашенно переспросил Роун.
– Правда, – смеясь ответила госпожа Грута. – А вот их костяк почти никуда не годен, тонкий, лёгкий, пористый и хрупкий. Разламывается в множество острых осколков. Так что мы избавляемся от него, а то собаки гибнут, пытаясь сожрать косточку. Большую часть костей продаём рыболовам, моряки их ценят. Гроссовы кости не тонут, рыбаки из них поплавки делают.
Роун задумчиво посмотрел на стойла и сделал шаг в направлении своего нового знакомого, с намерением погладить жуткую морду. Госпожа Грута схватила его за шиворот и дёрнула назад:
– Ты куда это собрался, свет моих очей?
– Погладить хотел, – испуганно ответил Роун,– простите госпожа, нельзя да?
– Нет, конечно, остолоп! Ты совсем ничегошеньки о них не знаешь, верно?
– А что? Это опасно? Цапнуть могут?
– Цапнуть конечно могут, не без этого, но страшны они не этим. – она указала пальцем на морду гросса. – Видишь, какая большая нижняя челюсть?
–Да…
– У них там прячется очень большой и длинный язык. У некоторых длина достигает почти двух ярдов.
– Ого
– Да! И он не только длинный и сильный, он ещё и ядовитый. Вот решит гросс, что ты ему угрожаешь, или, что ты вкусный, вытянет язык, обовьёт твою руку или шею, попадёт его яд тебе на кожу, вот тогда-то и пожалеешь, что на свет родился.
– А что будет?– округлив глаза, спросил Роун.
– У них язык, ядовитый сок выделяет. Этот сок разъедает человеческую и не только, кожу. Место контакта чернеет и начинает гнить. Если ожёг не лечить, всё вокруг него сгниёт и человек умрёт в лихорадке. А если в глаза попадёт, то ослепнешь, тут лечи, не лечи – итог один.
– А как вы их тогда кормите? А как их доить? К ним получается вообще подходить нельзя? – начал сыпать вопросами Роун.
–Можно, если умеючи, – рассмеялась заводчица, – видишь какой широкий проход между стойлами? Пять ярдов! Не дотянутся шельмецы, даже если захотят. Кормчие ходят по серединному ярду с тележками, на длинных подводах с тягой. Вон, глянь на потолок, видишь, верёвки закреплены у каждого загона? Длинными шестами с крюками, они спускают верёвки, тянут, кормушка опускается и наклоняется к кормчему. Он подводит свою тележку к кормушке, на конце подвода проворачивает ремень, рычагом. Тележка переворачивается в кормушку. Потом он тянет, вот за эту вторую верёвку, с кольцом на конце, и кормушка возвращается в исходное положение, поворачиваясь к гроссу. Так и кормим, на расстоянии, чтоб не калечить наших животных.
