Светлана поставила пустой стакан на пол. Я предупредительно взял бутылку вина, но Светлана отрицательно покачала головой и посоветовала:
– Не забивай себе голову этими глупостями.
– Если я участвую во всём этом, то почему бы мне не знать, откуда к нам поступают деньги.
– А зачем?
Я понял, что вопрос задан серьёзно. Можно было отшутиться, конечно, но я вдруг осознал, что поступить так – себе дороже выйдет. И тогда я рассказал ей всё: про Самсонова и его гостей, про кровь на самсоновском лице, про свои сегодняшние мысли. Светлана немного побледнела, и лицо у неё стало строгим, но я всё-таки рассказал ей всё до конца. Она была единственным человеком, который мог бы открыть мне подоплёку происходящего, и я не хотел лишиться её доверия.
– Только ты не говори Самсонову, что я тебе об этом рассказал, – попросил я.
Светлана кивнула. У неё было печальное и строгое лицо.
– Не переживай, – успокоил я. – Нас это, в общем-то, напрямую не касается.
– Да, да, – меланхолично подтвердила она.
Солнце уже спряталось, оставив в напоминание о себе неширокую красную полосу над чёрными крышами домов. Чувство расслабленности ушло, уступив место неясной тревоге. Чтобы нас окончательно не накрыл покров печали, я увёл Светлану в комнату и зажёг свет.
– Ты не лезь во все это, – вдруг сказала Светлана, не глядя на меня.
– Почему?
– Потому! – огрызнулась она.
Есть простое правило, позволяющее сохранять душевное спокойствие: если женщина не в настроении, постарайся не докучать ей вопросами, и ещё – не проси у нее любви. Я всегда придерживался этого правила и ни разу об этом не пожалел.
Утром Светлана была очень ласкова и предупредительна, хотя плохое настроение, посетившее вас прошедшим днем, не самый страшный грех, не так ли?
Глава 11
Алексея Рустамовича Алекперова я никогда не видел, но слышать о нём приходилось очень много: президент телекомпании; хозяин и кормилец; вежлив, но крут. Мне представлялся хитрый и коварный азиат, настоящий бай или какой-нибудь там имам Шамиль, а оказалось, что он высокий и стройный мужчина вполне славянской наружности, и только разрез глаз да скулы выдавали в нем сына многих народов, в котором столько кровей намешано, что и не разобрать уже, откуда пошла его родословная. Алекперов вошёл в самсоновский кабинет, и я сразу понял, хотя никогда раньше его не видел, кто передо мной.
Он пожал руку мне и Самсонову, причём мне – первому, и это подняло меня в собственных глазах так высоко, что вниз уже и посмотреть было боязно.
– Добрый день, – сказал Алекперов.
У него был довольно громкий, хотя и глуховатый голос и очень доброжелательная улыбка. Не заискивающе-доброжелательная, а доброжелательная улыбка хозяина. Большая разница. Если кто с этим сталкивался, тот понимает.
– Как дела?
– Нормально, – ответил Самсонов.
Он тоже улыбался. Но как-то выжидательно. У них, наверное, должен был состояться серьёзный разговор. Не мог же президент телекомпании прийти к Самсонову просто так, у него и без нашей передачи забот полно. Я посмотрел на Самсонова – не уйти ли мне? Он никак не прореагировал на мой безмолвный вопрос, и я остался.
– Видел твою последнюю передачу, – сказал Алекперов. – Про расклейщика афиш.
Сдержанно улыбнулся, давая понять, что оценил комизм подсмотренной самсоновскими операторами ситуации.
– Неплохо. Хотя парня было жаль.
Самсонов всё так же молчал и выжидательно улыбался.
