Ну да ладно: сейчас встречного кавалерийского боя не предвиделось, но опять же было значительно более «выгодно» пальнуть по укрывшемуся в избе или в кустах стрелку той самой дробью, а не пулей.
Хотя называть данные заряды дробовыми, тоже не совсем верно – не рябчиков ведь ею бить. Скорее можно сравнить эту «дробь» с охотничьей картечью двадцатого века. Той, которая и кабана свалить может.
Наши разведчики помчались в деревеньку галопом, а мы тронулись следом неспешным шагом – не стоять же на месте. Опасности там быть не должно, но проверить, что и как, следовало – не к тёще на блины едем, война всё-таки.
Елькин с Анацким вернулись скоренько:
– Так что, ваше благородие, французов там нет, но были. Все припасы подчистую побрали, да ещё и двоих мужиков зарубили, тех, кто зерно отдавать не хотел.
– Понятно, – нахмурился Мокроусов. – Вперёд!
Отряд прибавил ходу, и уже через пару минут мы въезжали в деревню. Население знало, что входят «свои», но особого радушия на лицах крестьян не наблюдалось.
– Кто староста?! – крикнул в толпу поручик.
От основной массы деревенских отделился крепкий невысокий мужик. Комкая в руках шапку, с некоторым опасением приблизился.
– Я буду. Тимофей Рябов. Деревня Липовка, Лесли Сергею Ивановичу принадлежим.
– Что у вас тут случилось? – вступил в разговор и я.
– Вестимо что – пришли немцы эти, всё зерно, что до урожая осталось, забрали. Так-то ладно, проживём, но ведь и лошадок с телегами увели. А как нам теперь без кормилиц, барин?
Вон, Евсей с сыном попытались своего конягу отстоять, так их сразу и порубали сабельками.
– Где тела?
– Так известно где – пока у них же в избе и лежат. Ведь чего они полезли, – каким-то срывающимся голосом продолжил староста, – не считая Марфы, ещё четверо девок в семье. Им без лошади – смерть…
– Понятно. – Я спрыгнул со спины Афины. – Проводишь в избу. Господин Ван Давль! – это уже лейтенанту. – Не пройдёте со мной полюбоваться на результаты ведения военных действий вашими товарищами по оружию?
Если не пойдёт, сука, за шиворот отволоку этого «рыцаря с лифчиком прекрасной дамы на пике»…
Но нет – спешился и проследовал за мной.
Чертовски хотелось отдать три трофейных лошади крестьянам этих самых Липок, но ведь кони-то строевые, к пахоте не особо приучены, да и когда придут французы, а они придут наверняка, конфискуют лошадок за милую душу. Да ещё и очередные репрессии населению учинят…
В избе пахло, конечно, не очень – не усадьба всё-таки. Но вполне нормально для любого сельского дома, даже по меркам моего времени.
Глянув на семью, оставшуюся без мужчин, я снова начал закипать – тётка лет сорока и девицы от десяти до пятнадцати лет. Все зарёванные, разумеется.
– Ну что теперь скажете, господин лейтенант? – Тела зарубленных мужчин, хоть и были прикрыты мешковиной, но выглядели весьма «красноречиво». – Вы эту свободу русским крестьянам имели в виду? Такую благодать несёт ваш просвещённый император «безграмотной» России и её народу?
Голландец угрюмо молчал.
– Я жду ответа, сударь! – честное слово, совсем не испытывал удовлетворения от того, что могу прижать оппонента к стенке ТАКИМИ аргументами. – И вы ещё посмеете осуждать русские войска за то, что они истребляют ваших убийц и грабителей всеми доступными средствами?
– Дурные люди, – наконец выдавил из себя лейтенант, – есть у каждого народа, а дурные солдаты – в каждой армии.
