– Ничего не будет. Поздно, – огрызнулся Шпана. – А надо будет, вообще из дома уйду. На этом инцидент закончится.
– Слов нахватался умных. Иньцинденть, – передразнил отчим, коверкая язык. – Будет тебе завтра иньцинденть.
Ночью Данила заблевал полутораметровое пространство возле кровати. Мать убирала полночи, дождалась, когда сын успокоится и заснёт, подставила алюминиевый таз. Сестра убежала спать в комнату родителей.
– Чего ты убираешь за этим дармоедом? – Отчим смотрел на жену с презрением, сжал зубы, готовые от давления раскрошиться. – Завтра встал бы и сам свои сопли как миленький убрал. Я ещё это мурло харей сунул бы.
Алла Матвеевна тяжело вздохнула, промолчала.
Когда все успокоились и спали глубоким сном, отчим поднялся с кровати; тихий скрип половицы заставил его замереть. Отчим опустил глаза на спавшую жену и руку дочери, обнявшую мать, остановил дыхание и поспешил выйти из комнаты. Он знал, что пасынок в полном отрубе и не проснётся, даже если по нему пройдётся многотонный каток.
Отчим возвышался над Шпаной, мысль созрела и втемяшилась так, что неимоверной силой воли бывший самбист отказался от замысла – свернуть пасынку шею, скинуть на пол и свалить на несчастный случай пьяного.
Данила с головой укрылся одеялом. Отчим приподнял край до центра кровати, сжал кулак, кожа на костяшках побелела, того гляди лопнет, ударил в рёбра. Хрустнуло. Шпана во сне сжал спящие глаза, дыхание остановилось.
Отчим весом в сто десять килограмм как бабочка пропорхнул в постель к жене.
Данила проснулся от толчков в лоб.
– Вставай, – в голосе матери звучал метал. – Или не собираешься в школу?
В прихожей щёлкнул замок входной двери.
– Сестра ушла. – Алла Матвеевна убирала за дочерью кровать.
Отвратительный вкус во рту и сухость моментально подняли Шпану с кровати, дабы срочно чистить зубы. Вскочив с постели, он сразу замер, прижал ладонь к боку; дыхание спёрло.
Такое ощущение, что рёбра сломаны. Где так вчера приложился? Данила осмотрел свежие болячки на кулаках, стёртую и порезанную кожу на ладонях.
– Ах ты гадина, – прошипел он, увидев в ранке блеск стекла. Старания подцепить ногтями и вытащить злой мизерный осколок результата не дали. Шпана оставил тщетный замысел, прошёл в ванную; скованные движения от боли в боку замедляли процесс умывания и мытья волос. Данила собирался взять полотенце, но на месте видавшей виды зелёной махровой тряпки не оказалось.
– Даже эту рвань убрали, – произнёс Шпана, тряхнул головой, видя себя со стороны – псом с мокрой шерстью. На кухне он развёл в двухлитровой банке черносмородинного варенья с водой, до капли выпил: весь завтрак на сегодня, а то, не дай бог, стошнит.
Выглаженные брюки, белая рубаха, тёмно-синий пиджак – висели на спинке стула возле кровати. Данила с недовольным лицом и прескверным самочувствием нарядился в прилежного ученика, с письменного стола взял ручку и общую тетрадь – все его ученические принадлежности. С пятого класса, как скатился с отличника на двоечника, никогда не брал ни одного учебника. Да и тетрадь к концу года оставалась наполовину пустой, и те «немытые» листки были изрисованы похабными карикатурами.
Шпана опоздал на общее построение перед школой, за воротами ждал окончания первого звонка. Он рассматривал свой класс, глазами искал Ольгу. И когда увидел, его грудь взволнованно задышала; настроение, а с ним и самочувствие улучшились; сердце скакало сайгаком: Оля стала красивее и взрослее.
