Когда Шпана выходил из класса, получил несильный удар в челюсть от Филата. Данила потёр ушибленное место, но, естественно, не ответил взаимностью лучшему другу.
– Надо было вообще сломать, – язвительно сказал Сергей.
– Пошёл ты, – воскликнул Шпана. – Скажи спасибо, что друг. А то сейчас бы размочалил твоё хайло. Медицина вершин сих не постигла, чтобы впоследствии собрать такой конструктор.
– Это ты скажи спасибо…
– Да пошёл ты! – Данила бегом спустился с лестниц и выбежал из дверей школы: на сегодня учёба – дебильная! – закончилась.
Ольгу после школы снова проводил Сергей, и остался провожать в последующие дни. Он никак не мог успокоиться и тиранил расспросами, пытался узнать, кого она боится, чтобы заступиться, взять под свою защиту.
Заступиться – означало забить до полусмерти, оставить калекой. Оля это знала, понимала и только в кошмарном сне могла представить, чем могло всё закончиться: как для неё, так и для Филата, и для Шпаны, и даже – для всей их компании.
И Ольга молчала.
***
Данила бесшумно пробирался сквозь кусты к хатке, вслушивался в разговоры. По голосам понял, кто внутри: Савах со своими хорошими друзьями – Шершнем и Бациллой. Игральные карты хлопали об стол, портвейн булькал в гранённые стаканы.
Кусты шелестели от слабого ветра. Хмурые тени от берёз и тополей накрывали куполом домик. Над головой в трёх метрах затрещал ствол иссохшей берёзы. Данила запрокинул голову: сейчас в лоб засадит! Он ступил один шаг – опасно хрустнуло, – прыгнул вперёд, за спиной тяжело глухо ударилось о землю.
Шпана медленно поворачивал тело, рёбра в боку напомнили болью. Глаза мрачным взглядом осуждали политику своей судьбы и тот гнилой десятисантиметровый диаметр ствола берёзы, который мгновением раньше мог «сейчас в лоб засадить». И теперь этот гнилой ствол лежал поперёк тропы, протоптанной друзьями к хатке.
– Я везучий, – отметил Шпана голосом, говорившим об обратном.
– Здорово, Данила. – Савах с ехидной хитрой улыбкой, которая часто присутствовала на лице, часто лгала и часто лукавила, протянул руку. Шпана пожал каждому пятерню и выложил на стол кастет.
– Карман оттягивает. Не кастет, а гантель в брюках. – Данила нахмурил брови, глазами покосился на свинцовый слиток. Бацилла и Шершень переглянулись и, усмехнувшись, лениво взглянули на свинчатку.
– А Филат где? Чего не вдвоём? – Савах раздавал карты. – Закадычные друзья. Четвёртым будешь? Присаживайся, в козелка сыграем. – Саша Вахнин до половины окрасил портвейном двухсотграммовый стакан, широкой дугой ползущей руки по столу пододвинул к Даниле. – Выпьешь? Для поднятия настроения. А то на лице расписалась безответная любовь.
Данила сверкнул глазами на Саваха, испугавшись, что тот всё знает. Да нет, вряд ли. Откуда? Не ветер же по листве принёс. Шпана постарался спрятать взгляд в картах на столе. Савах водрузил стакан с вином в дрогнувшие пальцы. Данила выпил, поморщился.
– Будто водку пьёшь, – подметил Бацилла, высокий, широкоплечий, с выпирающим брюхом. Его левая бровь и верхнее веко нависали над зрачком, когда-то разбитые кастетом в драке: как только мозги и глаз остались целыми? Бацилла был всегда уравновешенным, иногда, казалось, совсем не имел эмоций. Даже в драках лицо не выражало злости или ярости. Как с невинной наружностью, так и со спокойным сердцем и лёгкостью мог покалечить или, возможно, убить. Лишь свинцовые глаза выдавали его жестокую сущность. Бацилла всегда говорил открыто, кидал в лицо голую правду любому. Савах называл его бесхитростным.
