– Не придут. Пацаны давно выкупили за три литра самогонки. Хозяйка алкоголичка, ей здесь хранить нечего.
– Давно выкупили – давно забыла. Придёт и выгонит. Созовёт милицию, налетят вороны, заклюют нас бедненьких и несчастненьких.
– Не налетят, не созовёт. Побоится. Знает с кем связалась. – Шпана задумался, решая – рассказать или нет про драку, когда Слива здесь порезал Хазика, после чего менты разогнали весь «шалман» и больше здесь не собирались, сарайчик забросили. Данила пошарил ладонью по полкам, нашёл спички, свечи, лампадку, правда, пустую. Чиркнул спичкой по коробку, осветил помещение. После чего зажёг свечу, накапал воска на стол и установил.
– Вот, любуйся, только одна узкая скамья. – Алька воткнула указательные пальцы кулаков в угрюмую картину сарая, лицо исказила гримаса плача. – Как спать-то будем?
– Поместимся.
– Если ты рыбных консервов наешься, точно не постелимся. А я, глупая, ещё пять банок взяла.
– Не учувствуешь. Я консервами и тебя накормлю.
– Да? – пропищала Бестия.
– Да.
– Рискни. – Алька сорвала со стола свечу и стала рассматривать полки. – Когда заснёшь, возьму банку и пингвина из тебя сотворю.
– Ты же говорила жар-птица. – Шпана вырвал свечу из рук Альки, снова накапал воск на стол и снова установил.
– Правильно мямлишь, – вздохнула обречённо Бестия. – Ладно, раздевайся, пингвинов жар-птичка.
– Чего?
– Ты сырой как утопленник после зимы. Раздевайся же, ну.
– Тьфу, спасибо, окрестила. И что я разденусь?
– Там батареи горячие, – перешла на шёпот Бестия. – Когда по темноте лезли, я пальчики обожгла. Положишь вещи, быстро высохнут.
Алька насобирала конфет из карманов, освободила от фантиков и сунула все разом в рот. Щёки надулись и казалось, что между двух бледных шаров торчит крошечная нос-пипка. Шпане стало смешно и тоскливо: вроде дома есть родная сестра и не родная вовсе. А как хотелось, чтобы была как эта девчонка.
– Что сидишь? – Алька толкнула Данилу кончиком указательного пальца в лоб. – Скидывай всё. Заболеешь.
– И что дальше, мне перед тобой в трусах шнырять?
– Нет. Сядь и зажмись как девочка-целочка и возопи, что девочка тебя насилует. – Алька ещё раз сорвала свечу со стола и чуть ли не воткнула огонёк в нос Шпаны, рассматривая его глаза.
– А ты? – Шпана выхватил свечу из пальцев Бестии. Свеча погасла. Пришлось заново чиркать спичкой об коробок, капать воском на стол и устанавливать. – Ты тоже промокла… останешься в одних трусах?
– Трусы у тебя. – Алька отлепила свечу от воска на столе и спрятала за бедро. – А на мне… – Она сузила глаза, топая ногой по лавке. – У девочек трусики, а на мне купальник.
– Вот я и смотрю – кайфовала под дождём, словно лягушка. – Данила оставил попытки восстановления свечи на стол, взял пятисантиметровый остаток из картонной коробки на полке и уже с помощью него осветил небольшой сарайчик. – И что дальше, голые уляжемся рядом?
– Нет, или да. Кто из нас пацан? Это я должна стесняться. Брат мой не стеснялся. Когда мне было страшно спать, я прибегала к нему под одеяло и засыпала. Он мне сказки рассказывал. – Слёзы накатились на ресницы несчастной. – Высохнет одежда, оденемся. А что делать-то?
– Так… то брат родной. – Данила недовольно качнул головой. – Опять мокрое устраиваешь?
– Данила, – грустные глаза Альки шарили по земляному полу, – я хочу попросить тебя…
– Хочешь, чтобы я стал твоим братом? – Шпана стягивал с себя куртку, которая словно вклеилась в тело. – Догадался?
