В сердцах Щелкалов мог обругать своего Хасана последними словами, однако ж ценил его высоко, даже по-своему был к нему привязан и, когда бывал им доволен, ласково называл Петрухой. Но сегодня он был зол на своего любимого агента. Вот так всегда – чем больше он нужен, тем дольше приходится дожидаться подлеца!
За дверью послышались быстрые шаги, голоса… и среди них один особенно резкий, хрипловатый, который ни с кем не спутаешь – наконец-то! Щелкалов вернулся к своему креслу и сел, приняв равнодушно-достойную осанку. Нельзя терять лица перед подчиненными, людишки от такого еще пуще наглеют…
В дверь коротко стукнули, и Хасан, ступая неслышно, точно рысь на охоте, прошел на середину покоя. Перекрестясь, поклонился Образам, потом хозяину и застыл, ожидая вопроса. Ростом он был невысок, но широк в плечах и мускулист; смуглый, узкоглазый, с черными, грубыми, подобно конскому хвосту, волосами и лицом словно отполированным солнцем и степными ветрами.
Щелкалов придирчиво оглядел его и насупился, недовольный очередным маскарадом, – нынче шельмец вырядился послушником – любит же, каналья, лицедействовать!
– Ну, где тебя черти носили? – начал он сердито, пытаясь нагнать страху. – Велено было еще до обеда доложиться!
– Раз носили, значит по делу. Тебе-то, боярин, какой урон? Не ты ж бегал.
– Но-но… не наглей, пьява татарская! Я ведь могу и…
– Ничего ты не можешь, Андрей Яковлевич! – дерзко усмехнулся Хасан. – Полезен я тебе, зело полезен. Лучше послушай, чего я для тебя нарыл…
Дьяк разом успокоился и приготовился слушать. Сбор и накопление сведений о событиях и людях самых разных, вплоть до рвани околотной, было его страстью, уже стократ окупившей себя. Выходец из посадской среды, дед которого еще торговал лошадьми, Щелкалов вряд ли сумел бы добиться таких высот, не владей он столькими тайнами людских судеб. Как не бывает малого греха, ибо он лишь ступенька к большему, так не бывает и не заслуживающих внимания секретов. Ведь и от самого малого секретика непременно потянется ниточка к чему-то большему, стоит лишь потянуть.
– А-а, значит все же чего-то разнюхал?
– А то нет? Я всегда накапывал немало, точно курица в навозе. А уж ты сам гляди, где золотое зернышко, а где помет. Хотя, у тебя и г…но в дело пойдет!
– Хватит языком-то трепать, переходи к делу! Чего послушником вырядился, лицедей? Скоро в облачении по улицам разгуливать пойдешь – курам на смех.
– Коли в том надобность подоспеет, то и пойду. Ты вот лучше послушай… – Хасан хитро усмехнулся и подошел ближе. – Поверишь ли, боярин, посол-то Варкаш почище нас с тобой лицедействует. Кто пана его разлюбезного из драки вытащил? Я один – своими руками! Пупок чуток не развязал, покуда его безпамятного на закорках волок. А допреж того пьяного медведя уложить пришлось… это уж после, когда выбрались, доброхоты разные набежали, среди них и сыны Вельяминовы – недоросли боярские – только и делов, что до трактира донести помогли да за лекарем послали. Спас-то я – твой человек. И то всем ведомо. Еще и человечка на посольское подворье отрядил. Так кого в первую очередь благодарить следовало – нешто не тебя, канцлера московского?
– И то, – согласился Щелкалов и, поразмыслив, добавил: – так ведь от посла была эпистолия благодарственная, все чин по чину.
– Эпистолия! – Хасан презрительно скривился. – А вот Петру Афанасьевичу, мало что несуразен, так посол самолично челом бил, благодарил, подарки диковинные всему семейству поднес. Даже его малохольной дщери. А уж ей-то за что? Вот и смекай, к чему бы все это?
