Шпион императора - страница 44
– Может, не разобрался, что к чему? Все ж иноземец… – разглядывая свои руки, вопросил дьяк. – Ты для него – кто? Слуга, голь перекатная, да еще татарин. А там, какие ни есть, все же дети боярские – фрязи это ценят.
– Не так мыслишь! – Хасан решительно тряхнул головой. – Нутром чую – другое тут.
Щелкалов задумался. Нащупав на поясе четки, взял в руки, стал медленно перебирать, прикрыв глаз. Потом кивнул, словно отвечая на заданный себе вопрос, и, подняв голову, одобрительно глянул на Хасана. Молодец, Петруха! Я тако же мыслю – нужно им что-то от Петра Афанасьевича, а может, и не только от него. Говоришь, Катька тоже получила подарок?
– Получила, и слыхать, богатый.
– А-га! – Щелкалов долго молчал, углубившись в размышления, потом, придя к какому-то выводу, хлопнул себя по колену и довольно подмигнул Хасану: – Выигрывает, Петруха, тот, кто упрежден! А мы с тобой упреждены самим графом Варкашом, хоть он о том и не догадывается. Ему бы поаккуратней суетиться, а то квохчет над своим красавчиком паном, аки несушка над яйцами. По той же причине и пред Вельяминовыми кренделя выписывает. Да, чего тут гадать, дело – и дураку ясно – нечисто!
– А посему… – уточнил Хасан, явно довольный наметившейся интригой, – мне брать ноги в руки и тоже начинать кренделя выписывать.
– Зришь в корень, Петр Хасаныч! За то люблю и жалую… а теперь слушай: тебе за ними за всеми великую слежку учинить надобно, а уж этого пана Юрия береги пуще зеницы ока своего. Заползи к нему в душу, прилепись, аки банный лист. Людишек полезных не растерял? Надежные?
– Не дураки, понимают, кому служат. А вот насчет пана… гонорист весьма, и вряд ли потерпит, чтобы возле него какая-то татарская рожа терлась.
– Не прибедняйся! Ты лицедей известный, и ума тебе не занимать. Захочешь – такое «Пещное действо» разыграешь, что глядишь, еще необходимейшим человеком станешь для пана кавалера… а может и для Катьки, ежели и она в той интриге замешана.
– Девку в этакое дело впутывать?! Да еще такую, дурахманную, нет уж, увольте, хозяин! Никак у вас ум за разум зашел. Да и какая с нее польза, с козы очумелой?
– Эх, ты… где ж твоя дальновидность? Сейчас в тебе не Петруха говорит, а самый что ни на есть дикий басурман! Перехвалил я тебя. Боле слушать подобное не желаю. Берись за дело и не вздумай перечить. Не забывай, татарская твоя башка, что у пана Ежи, как у всякого воспитанного иноземца, отношение к женкам совсем иное. Они для него прекрасные и слабые создания, коих надобно защищать, лелеять, нахваливать и носиться с оными, аки с торбой писаной, и вообще откалывать разные галантные коленца. А ты, коли не дурак, подыгрывай и смекай, как бы все это шутовство да в нашу пользу повернуть.
– Даже помыслить о таком гадко. Но решать тебе, – мрачно буркнул Хасан и выразительно глянул на закусочный столик, где аппетитно золотились корочкой паштеты и всеми цветами радуги переливались в хрустальных сосудах напитки.
– Поди, налей себе, и закуси поплотнее, – кивнул дьяк, перехватив его взгляд. – И можешь сесть. Чужих нет, а нам с тобой церемонии ни к чему. Да вот еще… ступай разыщи мне Петра Афанасьевича и под любым благовидным предлогом веди ко мне. Только про задумку нашу – с паном – ни-ни! Уразумел?
– За скудоумного принимаешь, боярин! – хмыкнул Хасан, с аппетитом надкусывая сочный пирог с дичью и грибами и запивая угощение лишь вишневым взваром – к напиткам, кои покрепче, он был не падок. – Ты лучше вот о чем поразмысли, ежели, конечно, тебя уже не оповестили: повадился твой Вельяминов к боярину Салтыкову, Василию Андреевичу… вот и вчерась снова заходил – с чего бы это, как мыслишь? А после сего посещения и Салтыков из дому навострился, и знаешь куда? К самому князю Шуйскому, Димитрию Ивановичу. Оставался долго, хотя гостей в дому не было. А теперь посиди, поверти мозгами, пока я за Афанасьевичем сбегаю. Подумай хорошенько, прикинь, как это у тебя под носом умельцы наши уже тропку протоптали от Посольского приказа аж до самого воеводы Каргопольского. Али и ты, вместе с Бориской, поверил сему аспиду – Митьке Шуйскому?