– Не могу, боярин! А вдруг чужой кто забредет, покуда ты дремать станешь? Да – паси Бог – лихое с тобой, немощным, учинит. Как я тогда пред хозяином оправдаюсь?
– Ну, навязались на мою голову, стражи окаянные! – Юрий даже плюнул в сердцах. – Сиди, черт с тобой! Хоть окаменей на своем коврике, идолище поганое… – и, повернувшись к нему спиной, Юрий сделал вид, что засыпает. Он был уверен, что теперь ему долго не заснуть, слишком велико было раздражение, но – как ни странно – заснул…и теперь видел сон, от которого просыпаться ему совсем не хотелось. Правильнее сказать, слышал, ибо глаза он открывать не хотел, уверенный, что снова увидит рядом опостылевшего Хасана. Поэтому он только слушал, наслаждаясь удивительной музыкой пригрезившегося ему голоса… во сне, где-то совсем рядом, тихо переговаривались несколько человек, среди них опять же Хасан (что б ему! – даже в сон залезть умудрился), какой-то причитающий женский голос, и тот другой – столь удивительный, что его хотелось слушать, как пение сирен. Надо бы глянуть, хороша ли сирена, подумал он сквозь дрему и тут же насторожился, услышав шаги. Они были очень легкие и очень решительные, но ведь сирены не ходят! Хотя на то и сон, где все возможно… шаги приблизились, остановились. Потом на лоб ему легла маленькая, теплая рука и повеяло ароматом роз… почти уверенный, что сейчас проснется, Юрий, все же крепко ухватился за эту руку и открыл глаза. …Лицо, склонившееся над ним, было таким прекрасным, что он просто обмер, не понимая, что с ним творится и откуда здесь эта красавица. Но что это не сон, он уже догадался – сирены не носят расшитые серебром и жемчугом летники и не убирают косы девичьим венчиком. Да и Хасан, вдруг возникший за спиной девицы, выглядел слишком уж настоящим, так же, как и маячившая неподалеку пышнотелая, приземистая женщина в цветастом убрусе поверх замысловатого головного убора. Чем-то взволнованная, она смотрела на него с опаской и, пытаясь привлечь к себе внимание девицы, нелепо взмахивала руками, точно несушка над яйцами. А вот и дуэнья, или как их тут называют – «мамка», подумал Юрий… Но кто же они, откуда и зачем тут?
Словно угадав его мысли, боярышня улыбнулась и пальчиком указала на Хасана:
– Вот он пусть тебе все и объяснит, ясновельможный пан! Его ты, как-никак, знаешь… – она чуть отступила, осторожно пытаясь отнять свою руку, но он сжал ее еще крепче, боясь потерять. Она засмеялась: – Буде тебе! Не цепляйся, как маленький, я не сбегу.
Юрий покраснел и неохотно разжал руку.
– Прости, прекрасная госпожа! То я не с умыслом себе позволил… от сонной одури не разобрался. – Он глянул на Хасана и, притворяясь недовольным, нахмурился: – Чего тут у тебя приключилось, говори! Отчего полна горница людей?
– Людей не вижу, господин! – дерзко ответил татарин, покосившись на женщин. – То боярин Вельяминов, Петр Афанасьич, гостинцев тебе прислал, да справиться о здоровье велел. А за отсутствием сынов, кои нынче вне дома пребывают, заботу сию дщери своей поручил. Боле ничего не приключилось…
Юрий, почти онемевший от негодования, не верил своим ушам – нет, но каков наглец?!
– Так сейчас приключится! – пообещал он и, схватив со столика тяжелую глиняную миску, с наслаждением метнул ею в голову Хасана. – Почему язык распускаешь в присутствии дамы, хамово отродье?! Людей не видишь – ослеп?! А женщины, по-твоему, не люди?! Да они во сто крат лучше и прекраснее любого мужчины! Понял, ты, басурманская рожа?! Я твоих татарских замашек возле себя не потерплю!
