Пролетев возле самой головы обнаглевшего басурмана, тяжелая миска с грохотом разбилась у ног перепуганной кормилицы, никому не причинив вреда; зато впечатление от этой непонятной, но тем более лестной вспышки гнева было огромным. Глаза девушки засияли благодарностью, Хасан поглядел на него как на умалишенного, а мамка застыла с открытым ртом, дивясь столь неслыханным речам.
Катя лукаво улыбнулась и с шутливой грацией поклонилась Юрию.
– Благодарствуйте за красивые речи и доброе мнение о нас, женщинах. Недаром молва о тебе идет, пан Георг, как об истинно галантном кавалере! А вот Петра Хасаныча напрасно изобидел. Его понять можно. Наши мужчины к тиранству склонны, женщину ценят мало, так с чего бы ему – да еще татарину – быть иным?
– Обидеть меня не так просто! – усмехнулся Хасан. – Я сам по себе… хочу – служу, захочу – потеряюсь, как ветер в степи. Ты еще недужен, господин, да и обычаев наших не знаешь, а потому правду боярышня молвила – на меня осерчал зря.
Юрий вспыхнул от раздражения. Не хватало еще, чтобы какой-то хам поучал его в присутствии дамы.
– Не настолько недужен, чтобы последний ум растерять! И не так уж мало знаю, чтобы не понять, чего они стоят, ваши обычаи!
Катя с интересом поглядела на него.
– Вот как? А братья мне говорили будто ты, пан Георг, почитаешь себя скорее русичем?
– Да коли бы и так! Разве все, что свое, должно быть неподсудно? Этак все по старинке: как отцы наши жили – так и мы жить будем?!
– Твоя правда, боярин, думаешь, мне нравится подчиняться? Да только разве от нас что зависит? Ты лучше успокойся… накось, испей! – и, взяв со столика пиалу с отваром, Катя улыбнулась и поднесла ее к самым губам Юрия. – Пей, пей… не бойся, сразу полегчает.
Юрий заколебался, потом обреченно вздохнул. Это тебе не Хасаныч – не откажешь! Он покорно выпил горьковато-терпкую жидкость, и на этот раз она показалась ему вполне сносной. Юрий поудобнее устроился в подушках, блаженно улыбнулся и прикрыл глаза, так ему сделалось хорошо и покойно. Но не тут-то было… острое беспокойство вдруг кольнуло его, заставив насторожиться: уж не ловушка ли все это? Ведь он начисто забыл, с кем дело имеет. Мало ли, что девица красива, даже обольстительна. Тем хуже – такая если захочет – кем угодно прикинется. А он-то, дурень, распелся аки петел по заре – хвост распушил!
Юрий открыл глаза и уже настороженно глянул на возившуюся у стола чаровницу.
– Спаси Бог за гостинцы и твою заботу, боярышня! – холодно поблагодарил Юрий, стараясь не смотреть на это удивительное лицо. – Отцу кланяйся, передай – не заслужил я такой чести. А меня прости, коли наговорил чего лишнего. Понимаю, что глупство одно!
Катя, сразу уловив перемену в его настроении, тоже насторожилась.
– Вижу, ты, пан, устал! Пора и нам с Федотовной честь знать. – Она сдержанно, без улыбки, поклонилась и отошла подальше. – Отдыхай, с Богом! Поправишься ты скоро, Петр Хасаныч в этом деле толк знает – поболе иных именитых лекарей. Да, вот еще, чуть не забыла! Отец велел передать, как на ноги встанешь, то просил бы он тебя, пан Георг, на обед к нему пожаловать, да и братья мои тебе рады будут. Только оповести за день, как надумаешь.
Поняв, что она уходит, Юрий растерялся и, смутясь, пробормотал что-то невнятное, не зная – огорчаться ему или радоваться.
– Чего копаешься, мамушка? Пошли! – прикрикнула Катя и быстро пошла к двери. Но уже у самого порога она обернулась, глянула ему в глаза, и Юрия будто обожгло этим взглядом и странной, едва мелькнувшей улыбкой.
