Шторм Z. У вас нет других нас - страница 2

Что я, сидящий в своем офисе с чашкой кофе, – это не another me, а именно я.

Я за рулём машины где-то на трассе М5 – это я.

В лодке с удочкой на раскатах в дельте Волги – это тоже я.

Что мои родные и близкие – это не цифровая голограмма в телефоне, которого сейчас даже нет со мной (на передок нельзя брать телефон, он остаётся в расположении, с личными вещами), а реально существующие люди, которые есть.

Вот это было трудно принять.

Все мои 44 года было трудно принять как реальность, а не как сон, фантазию, какое-то кино или литературный сюжет.

А вот текущее положение вещей сознание трактовало как должное и единственно могущее быть.

Наверное, так работают защитные механизмы мозга и психики. Наверное, это первостепенный ключ выживания в этих условиях.

Мне кажется, единственное, что зависит от человека здесь, – это абсолютно трезвое и адекватное восприятие реальности.

Пока оно есть, ты способен принимать правильные решения и соответственно реагировать на внешние условия.

Малейшее отклонение от принятия происходящего, допуск рефлексий и самой мысли о сюрреализме того, что ты здесь переживаешь: «Да это мне снится, это не со мной, это не может быть правдой» – и всё. Ты запускаешь цепь необратимых событий, тянешься за бабочкой через бруствер окопа, и тебя снимает условный снайпер.

Это потом, если и когда всё закончится, ты будешь вспоминать это всё через призму рефлексий и балансировки на краю бездны.

Пока же надо смотреть в багровые зрачки реальности не моргая.

P. S. Утром я обнаружил пункт эвакуации в тридцати метрах от этого дома. Я прошёл мимо него ночью, не распознав. Видимо, для чего-то мне надо было побыть в этом доме наедине с собой.

Возможно, чтобы написать этот текст, а может быть, для чего-то большего, что ещё ждёт своего часа.

В окрестностях пгт Работино, о существовании которого я даже не догадывался в прежней жизни, но которое теперь уже навсегда станет для меня знаковой точкой на карте, есть объект, несущий поэтическое название «очко Зеленского».

Солдатская терминология – она всегда не в бровь, а в глаз.

«Очко» – потому что здесь действительно жопа.

А имя президента враждебной державы добавлено для того, чтобы показать масштаб этой жопы, её доминирующее положение над бесчисленным количеством других жоп, имя которым здесь легион.

«Очко Зеленского» – это наш «домик паромщика».

Даже по ландшафту оно напоминает чёрно-белые фотографии Вердена или Соммы. Не хватает только обрывков колючей проволоки (на этой войне невостребованный девайс).

Место, бесконечно переходящее из рук в руки, место, уносящее десятки жизней с нашей и с той стороны.

«Очко» обладает какой-то зловещей магией, заставляющей наше и их командование бесконечно снаряжать сюда штурмовые группы, способные взять его, но не способные в этом «очке» удержаться.

«Очко» прострелено нашей и их артиллерией до сантиметра. Туда тяжело добраться, но, добравшись туда, храбрецы с белыми или синими повязками неминуемо погибнут под огнём или же будут вынуждены отступить.

В «очко» сливаются жизни людей, а горький цинизм солдатской терминологии превращает их смерть в апофеоз бессмысленности. «Погиб в „очке Зеленского“» – это совершенно не то, что просится на страницы героического эпоса, не так ли?

Между тем вся моя эпопея теснейшим образом увязана с этим чёртовым «очком», равно как и со стёртым с лица земли Работином, расположение улиц которого, школу (местный «дом Павлова»), кладбище и прочие достопримечательности я могу воспроизвести на листке бумаги с безупречной топографической точностью.