– Не стрелять, пусть другие выползут… – тихо, но отчетливо произнес Аникин.
– Ишь, как его качает… – не преминул прокомментировать Талатёнков. – Хорошо его двинуло… миной-то…
– Откуда знаешь, что миной, – произнес Девятов. – Может, и не миной вовсе. Может, он от горилки хохляцкой не оклемался еще. У них там, знаешь, какая гулянка шла? С бабами… Мы там одну уложили. Как раз для тебя, Телок. Хошь, сгоняй к ней… А я тебя прикрою…
Приглушенный хохот всей группы прервал голос Аникина.
Первый танкист вернулся к отверстию люка и опустил туда руки. Вот он извлек на поверхность своего товарища. Половина его туловища торчала из башни.
– Иди ты… и у фашистов взаимовыручка… – удивленно проговорил Чесничанский.
– Приготовились… – прошептал Андрей.
– А ты думаешь, ты один – человек… – философски сказал Яким. – Немчура – они тоже люди…
Произнеся это, он пустил в башню очередь из только что захваченного трофейного «шмайссера». В обойме были и трассеры. Их пунктир хорошо обозначил траекторию полета пуль, которые принялись кромсать тела на башне. Для остальных это словно послужило отмашкой на старте. Будто боясь не успеть всадить в фашистов свою порцию стали, все открыли огонь по танкам и по цепи, залегшей на земле под домом. Под этот шквал угодили и механики, выбиравшиеся из люков на корпусе в передней части танка.
Один, потом второй пулемет заработал со стороны хутора. Кусты, в которых укрылись истребители танков, выкашивало, как косой.
– Уходим!.. – крикнул Аникин. – Все – в глубь леса… Мы с Девятовым прикрываем.
Пулеметные пули, впиваясь в землю, кидали в лица бойцов комья грунта и искромсанные ветки.
– Командир! – раздался голос Мадана. – Девятов ранен… Плечо, кажется…
– Бери его на буксир… – тут же приказал Аникин. – Якимов – возьми у Девятова пулемет. Прикроем…
– Не вопрос, командир… – Штрафник тут же отполз в сторону корчащегося от боли товарища и, приняв из его рук оружие, выдвинулся к краю опушки.
– Уходите, уходите… вдоль просеки, мы нагоним… – сдержанным криком подстегивал Андрей, давая своему автомату несколько секунд на то, чтобы хоть немного остыть.
– Карпенко… – остановил он бойца. – Давай свой «МГ». Поменяемся на время. А то у моего ствол вот-вот разорвет…
На ходу они переменили оружие, как будто поменялись эстафетными палочками.
– Командир… – спешно затараторил Карпенко. – Я останусь. Нельзя вам…
– Отходим! – не терпящим возражений голосом оборвал Аникин. – Мы – следом… Давай, бегом… уводи людей…
Одну из танковых башен немцы все-таки развернули в сторону леса. Теперь в дело вступил один из курсовых пулеметов. Пламя вырывалось из башенной щели, по широкому сектору поливая очередями всю лесную опушку, которую спешно покидали аникинские штрафники. Поддержанные такой огневой мощью, под прикрытием трех пулеметов, фашисты перешли в атаку. Аникину было хорошо видно, как их черные силуэты вырастали из травы.
Ночное небо и лес вдруг посветлели и стали серыми, свидетельствуя о приближающейся заре.
– Слышь, Яким… – проговорил Андрей, выставляя взятый у Карпенко немецкий пулемет на сошки.
– Да, командир… – откликнулся боец.
– Ты не торопись боекомплект расходовать… Поближе подпусти…
– Ясно…
– Нам еще только утра не хватало, – зло усмехнулся Аникин. – Заря приближается…
– И гады приближаются… – с юмором приговоренного в голосе ответил Якимов.
– А мы щас им покажем, Яким… – в тон бойцу ответил Андрей.
