– Оно и видно, – ядовито ответил Востриков, но, сообразив, что Агата не из праздного интереса задает эти вопросы, выдохнул и помолчал, а потом сказал: – Я вообще не представляю, что он там делал, да еще ночью, перед тренировкой. Игра через неделю, надо выложиться полностью, а это в том числе и здоровый сон… Господи, кого мне на его место поставить…
Я подумал, что Востриков больше сокрушается от того, что на предстоящей игре его покойный пасынок не сможет встать в строй и поспешил спросить:
– Скажите, а каким он был человеком?
– Что? В смысле?
– Ну, добрым, злым? Контактным или наоборот? С кем дружил, с кем встречался? Вы лучше других можете рассказать о нем, не только как тренер, но и как родственник.
– А какое это имеет значение? – В голосе Вострикова вновь прорезалась злоба. – Он же мертв. Или вы репетируете надгробную речь? Так вас на похороны не пригласят.
– Сергей Андреевич, по вашим словам, вы не знаете, что Романов делал в бассейне, – вмешалась Агата, бросив на меня недобрый взгляд. – Он там был не один, и надо понять, кто мог так не любить вашего сына, чтобы пожелать его смерти. Мы должны понять его характер. Мог ли он подпустить к себе незнакомого или же мы имеем дело с кем-то из его окружения.
Востриков вскочил, а я подобрался, подумав, что он сейчас кинется на меня или Агату, но он только подбежал к окну и начал дергать ручку. Агата привстала, метнула на меня взгляд – мы были готовы броситься на тренера, если тому придет в голову прыгнуть, но тот и не думал этого делать. Востриков распахнул окно и жадно втянул в себя воздух, дыша с неприятным присвистом.
– Антон… – Востриков проглотил слово «был», – очень… очень контактный парень, душа компании, если вы это хотели знать. Улыбчивый, приветливый. Мне всегда было с ним легко, и дома, и на тренировках. Его все любили, и в команду он влился без труда. У него вообще все проходило, как по маслу, словно он, не знаю… играл, что ли… Когда мы познакомились с Ларой… ну, его мамой, ему было уже десять, и я побаивался, что он не примет меня. Но у нас… получилась… настоящая семья… Господи, я не знаю, что жене сказать…
Востриков вложил в этот крик все отчаяние, на которое был способен. Но я не поверил, и Агата, кажется, тоже – она недобро прищурилась. Судя по той театральности, которую вложил Востриков в свой крик, дела в этом благородном семействе шли не так уж блестяще. Хотя это еще не повод для подозрений. Отчима не всегда принимают благосклонно, для кого-то он навсегда остается человеком со стороны, которому в минуты гнева можно шипеть в лицо: «Ты мне не отец». Я еще раз взглянул на висящие на стенах фотографии. То ли мне показалось, то ли оттуда действительно пахнуло какой-то театральщиной, словно Востриков стремился выставить напоказ свои связи с медийными личностями.
– Вы сказали, что в команду он влился без труда? – уточнила Агата.
– Да. В прошлом году. У него были хорошие результаты. Ребята остались довольны, я тоже.
– А его друзья? С кем он дружил в команде?
Востриков тряхнул головой, будто отгоняя назойливого комара, но быстро взял себя в руки и, уставившись на свои ногти, глухо сказал:
– Сомов, Дмитрий Сомов. Они раньше вместе играли в другой команде, ну и оба перешли сюда. Еще там Денис какой-то появился в последнее время, но я его не знаю, он не спортсмен…
– А девушка у Антона была? – коварно спросила Агата. Востриков скривился. Мне показалось, что правды мы не услышим.
