– Давно?
– Да-а, давно, уже, поди, часа полтора как ушел, – ответил солдат, мельком взглянув на свои наручные часы. – А что тебе надо, товарищ сержант? – как бы спохватившись, спросил он.
– Да вот, сюда отправил офицер со взлетки, – уже освоившись, ответил Сергей.
– А-а-а, так вы новенькие, только что привезли? Да? – расплылся в дружелюбной улыбке солдат. – А откуда, если не секрет? – поинтересовался он.
– С Казахстана!
– Не с Отара случайно, а-а?
– Оттуда, – подтвердил Сергей.
– Земляки по службе мы с тобой. И я оттуда, с танкового полка, один остался. Так вы что там стоите? Давайте сюда, заходите. Здесь, хоть и душно, но зато песок холодный и солнца нет, – весело протянул солдат, по-свойски похлопывая Сергея по плечу. – Так вы заходите, заходите, – обратился он к топтавшимся возле входа ребятам, резво отбрасывая на козырек веранды брезентовую шторку. – Что вы там застыли, а-а-а, может, понравилось на солнышке-то? – Давайте, давайте, не стесняйтесь, теперь это ваш второй дом до отправки.
Он вежливо отошел в сторону, указывая, где можно расположиться.
***
На пересылку навалилась ночь. Она проснулась после изнывающего от жары бесконечно длинного дня, огромной силой, своей темной властью наступила на солдат, спокойно посапывавших в этой уже ставшей для них родной палатке. Их звенящие от усталости руки и налитые горячей кровью жилы успокаивались, в темноте слышалось мирное дыхание и легкое похрапывание.
Сергей проснулся от охватившего его холодного пота. Немного полежав на изрезанном куполе парашюта, он встал и на ощупь, спотыкаясь о ноги спящих, вышел из своего прозрачного убежища.
Осмотревшись по сторонам, он увидел невдалеке, как недавний злой офицер-коротышка, размахивая руками и строя кривые смешные рожи, что-то весело рассказывал собравшимся возле небольшого костра. Сергей приблизился к костру, остановился в двух-трех метрах от него. Сидящие потягивали самокрутку, после каждой глубокой затяжки передавали ее по кругу.
– А он, холера такой, стропила, меня вывел из себя до крайности. Я его завел к себе в каптерку под стволом, приставил пушку к яйцам.
– К своим? – ехидно поинтересовался кто-то из собравшихся.
– К его, конечно, – не почувствовав подвоха, быстро ответил коротышка, увлеченный рассказом. – Ведь не могу я дотянуться до его тупой головы. Говорю ему: ложись, говорю ему: встать, говорю ему: ползком, затвор передергиваю, смотрю, он сдрейфил, покраснел, весь затрясся и как начал меня умолять, чтобы я его не убивал. А тут еще кто-то хлобыстнул из автомата, а я возьми да и выстрели в пол рядом с ним, машинально получилось, со злости. Так он вообще в штаны, наверное, навалил, мне так показалось почему-то, потому что он присел, глаза навыкате. А я ему в огонь масла, в шутку конечно. Вон, говорю, видишь, отстреливают непокорных молодых, думаешь, ты один такой? Он весь затрясся, упал на колени передо мной, и вот такие слезы, – коротышка показал палец, согнув его наполовину.
– Ну, ну, что дальше? – подгоняли его сидевшие вокруг костра вояки.
– А что дальше? – как-то вяло ответил коротышка. – А дальше он оказался моим земляком, из подмосковного Быкова, так что оставлю его у себя на пересылке. Будет гонять молодых духов, под моим присмотром, конечно. А потом он мне спасибо скажет, если не дурак. Нам ведь нужен такой «громила». С таким ростом ему долго не жить, на первой же войне какой-нибудь снайпер снимет без промаха, это факт, тем более, он пехотинец. А вообще, он парень ничего, мы с ним познакомились поближе, знает кое-кого из моих близких знакомых, поговорили еще раз, поставили все точки над «и», как говорится, на этом и сошлись. Вот такая она, жизнь-то… Вот так-то, – закончил свой рассказ коротышка, принимая из рук рядом сидящего солдата вернувшуюся к нему потухшую самокрутку.
