А трубадур, вытерев разорванным рукавом потное лицо, бросил меч в ножны и снова потряс хриплым рыком низкий потолок зала.
– К фее Фата-Моргане! – крикнул он, и ближайшие факелы чуть не погасли от этого рявка. Озаренный их красным пляшущим светом, подняв над плечом измазанный кровью кулак, рыцарь Фата-Морганы не то рычал, не то пел:
– Фатальной тяжестью на плечи давит ночь,
Алмазы звезд в меня врезаются, звеня!
Ты избавленье мне от марка напророчь,
Аккордом тихим возвести начало дня!
Странное выражение нежности вдруг смягчило его перемазанное кровью и грязью лицо, и он продолжал уже тише, так что можно было слушать не с зажатыми ушами:
– Моя мадонна! Даже легким облакам
Очарованья твоего не передать!
Рогатый шлем сниму и упаду к ногам
Гонцов твоих. Покорней слуг не шли искать!
Аркады замка твоего встают вдали…
Несчастным кажешься ты просто миражом.
А я гляжу на фею призрачной земли —
И счастьем солнечным и светлым поражен!
– …Браво! – первым вскричал Роберт Лев, отшвырнул кубок, перелез через перерубленный стол и пошел к победителю с широко распахнутыми объятиями.
По пути он поскользнулся в кровавой луже, чуть не упал – похоже, даже его выносливость подходила к концу – но вовремя ухватился за плечо рыцаря и потащил его за собой.
– Едем! – потребовал Лев. – Сейчас ты споешь ей такую канцону, что у нее волосы встанут дыбом! По всем правилам Веселой Науки…
– Я пою только к фее Фата-Моргане, – упираясь, возразил Кристиан Рэндери.
– Пр-рекрасно! – не слушая, орал Роберт Лев. – Вперед! Тебя должна услышать одна красотка! К ней! И – тысяча дьяволов! – пой о чем хочешь, лишь бы ее пробрало до самых костей! За мной!..
– К ней! – подхватило несколько голосов, но половина рыцарей, решительно вскочив на ноги, тут же рухнули под стол, где храпел изнемогший в борьбе с дьяволом монах.
Однако Роберт Лев никогда не отступал от задуманного.
– Факелов! – яростно гаркнул он.
Несколько слуг обступили его с факелами в руках.
– Шута! – прокричал Роберт Лев.
Кто-то, угадав, какого именно шута требует граф, вытащил из-под стола мальчишку в мохнатой шкуре, встряхнул и поставил перед господином. Шут немедленно повалился снова – он был смертельно пьян – и его стало рвать на залитом кровью полу у ног Роберта Льва, который даже не взглянул на него.
– Ну, кто со мной?! – прорычал Лев.
– Я, я, я! – раздалось несколько голосов, и падающие с ног, но не побежденные весельем рыцари стали из разных концов зала пробираться к хозяину замка.
– Тогда вперед! – заорал граф, схватил зачем-то в охапку шута и бросился к двери, круша то, что еще уцелело от буйства пирующих гостей.
Рыцари с воплями, рычанием и ржаньем вывалили на ночной двор, где между спящими вповалку людьми бегали оседланные кони – на тот случай, если графа опять куда-нибудь понесет. Роберту Льву подвели вороного жеребца, он кинул шута поперек седла, вскочил на коня и метнул пылающий взгляд на свою поредевшую свиту.
– За мной! – крикнул он и бросил коня в галоп.
Следом за графом на чужой пегой лошади вылетел в ворота странствующий рыцарь, а за ним – человек пятнадцать рыцарей, несколько оруженосцев и десяток слуг с зажженными факелами, – и торнихозская ночь невозмутимо поглотила пестрый отряд.
