Потом был лагерь для военнопленных, грязь, вши, тиф. Через некоторое время в лагере начали набирать желающих сражаться против австрийцев. Были сформированы чешские дружины. Я вступил в ряды первого полка имени Яна Гуса, участвовал в кровопролитных боях под Зборовым, даже заслужил крест святого Георгия четвертой степени. Пожалуй, никто в Чехословакии не знает, что Ярослав Гашек – георгиевский кавалер. Дружина превратилась в бригаду, потом в дивизию и, наконец, в корпус.
Пока мы воевали на фронте, в России грянула революция. Царя сбросили, Временное правительство совсем недолго продержалось. Революционный вихрь подхватил меня. Вот это размах, вот это смелость! Я осознал, что только пролетарская революция даст свободу моей угнетенной родине. Меня избран в Чехословацкий революционный комитет рабочих и солдат. Ездил в Москву, дважды слушал выступления товарища Ленина, имел долгую беседу с Яковым Свердовым. Мне, бывшему анархисту, все больше импонировали большевики. Я стал коммунистом, был принят в Российскую коммунистическую партию большевиков.
Между тем Советская Россия была вынуждена заключить мир с Тройственным союзом. Чешские легионы пошли на поводу у продажных буржуазных политиканов, прихвостней Антанты, которые решили перебросить корпус во Францию, чтобы чехи сражались на стороне империалистов. Немногие легионеры выступили против. С честью скажу – большевик Гашек был в их числе. Тогда-то впервые прозвучало словечко «предатель». Мне говорили: «Твое поведение, брат Гашек, – это прямое предательство интересов собственного народа.» А я уверен, что все было наоборот. Легионеры предали мировую революцию, которую могли принести в Чехословакию на своих штыках. Чехи превратились в белочехов, пособников Колчака. Красный чех Ярослав Гашек оказался белой вороной. Легионеры видели во мне предателя, а революционная власть подозревала во мне тайного белочеха. Не хочу вспоминать, но это преследует меня. Гоню эти воспоминания наяву, они приходят во сне.
(Гашек садится за стол, опускает голову на руки и забывается тяжелым сном. Сцена погружается в полную темноту).
Гашек, Сорокин, Агапов, Клебанова.
Темная сцена. Из темноты доносится звук далекой канонады, потом слышатся глухие голоса, слов разобрать нельзя, кто-то бранится. Постепенно загорается свет. Перед нами уже не трактир «У чешской короны», а комендатура Бугульмы, которая, впрочем, мало отличается от трактира. Только трактирная стойка задернута занавеской, а на ней висит хорошо узнаваемый портрет председателя Реввоенсовет Советской республики Льва Троцкого. Перед портретом задумчиво стоит Гашек в зеленом френче, перетянутом ремнями. На голове – фуражка с красной звездочкой, на боку кобура с браунингом. Из-за двери слышен голос красноармейца, который докладывает на ломаном русском языке.
Красноармеец (его не видно, слышно только голос). Комиссара, а комиссара! Внизу три сани, три люди, полно бумага. С тобой говорить хотят. Злые, ругаются! Пускать али стрелять?
Гашек. Проводи их сюда. Вот чуваш! Отличный малый, но ничего из его слов не понять. Пожалуй, я по-русски говорю гораздо лучше его.
(Входит тройка. Двое мужчин, одна женщина – Ася Клебанова, очень похожая на Ольгу Фастрову, возможно, та же самая артистка. Одета по революционной моде – кожанка, портупея с маузером. Её коллеги: Сорокин – блондин с окладистой бородкой, Агапов – мужчина с черными усами и необычайно пронзительным взглядом.)
